Первый день спасения

Миниатюрная молодая женщина в бесформенном противохимическом балахоне и свином рыле противогаза, прихваченного поверху – видимо, он был ей великоват – какими-то розовыми лентами, не потерявшими, несмотря на замызганность, несколько легкомысленного вида, дождалась своей очереди на раздаче. Ей пихнули небольшой пакет с видневшимися сквозь полупрозрачный пластик парой галет, банкой консервов и ампулой с комплектом витаминов на следующую декаду. Потом через специальное приспособление, позволявшее переливать жидкости из сосуда в сосуд без соприкосновения с внешним воздухом, налили ей воды в небольшую бутылку, которую она принесла с собою. Пробормотав стандартное "Слава премьеру, я вся в его власти и принадлежу ему без остатка" и от души добавив более привычное "Дай ему бог здоровья", женщина уступила место следующему, тщательно упрятывая паек во внутренние пазухи балахона и ощупываясь снаружи – не проступают ли очертания пакета и бутылки сквозь ткань, не слишком ли бросается в глаза, что она опайкована. Все было в порядке. Она вышла на воздух. Солнце, ощутимо пригревая, светило прямо в стекла маски весенним алым светом. Кругом группками по двое, по трое судачили люди без лиц, и стеклышки их противогазов то и дело рассыпали в стороны красные брызги, когда люди жестикулировали и качали головами.

– Вот так я стою, да? – объяснял один мужчина другому, разводя руками и даже приседая для образности. – А он выходит. Понимаешь? Ну просто в двух шагах. Лет пятнадцать ему, не больше того. Не, не больше. Белый-белый. И глазом смотрит. Только, стало быть, рубашонка на нем – ни тебе комбинезона, ни тебе маски.

– Ну, врать ты гора-азд, – насмешливо сказал второй мужчина, покрутив головой. Шланг его противогаза мягко мотнулся в воздухе.

– Да лопнуть мне! И так, стало быть, глазом посмотрел… и пошел. Будто я вошь какая, понимаешь? Я просто расплакался там, уж так мне обидно стало. Что ж это такое, думаю? Жил-жил, все как следует быть – и на тебе. Потом крикнул ему: что ж я, крикнул, по-твоему, что ли, вошь? А он, стало быть, идет себе. Даже не обернулся. Этак легко по склону: фык-фык-фык…

– Ой, плоха примета, ой, плоха, – шустро подковыляв со стороны, ввернула бабка, волочившая за собой едва не по песку чем-то набитую цилиндрическую молодежную сумку. – Какого дня дело-то было? А? Это важно какого дня. А?

– А я слышала, его повстречать – к добру, – приостановилась женщина с розовыми завязками на голове. – Я слышала, если его встретишь обязательно завтра дойдешь, куда он поведет, и проживешь потом долго-долго…

– Ну, бабы врать горазды.

– Да сами посудите. Какая от мальчика беда? Я его встречала с месяц назад, не так близко, правда. Вон как до той глыбы.

– Какого дня? А? Это важно.

– Так и то сестренка моя младшая – у ней ножки не ходят, – я прихожу, а она улыбается. Весь день улыбалась.

– Тоже радость какая, – пробормотал мужчина.

– Мне – радость, – ответила женщина, обернувшись к нему.

– А ты что ж, стало быть… тоже слыхала, что завтра-то?.. Что ли, тоже слыхала?

– А кто же не слыхал, – женщина пожала плечами. – Я только вот про сестренку думаю – как она-то пойдет. У ней ножки не ходят. Ну, как-нибудь до мальчикова дома донесу на руках, а там умолю, он что-нибудь придумает. Мальчик добрый.

– Ну, дочка, врать ты горазда, – насмешливо сказал второй мужчина, в то время как первый ухватил женщину за локоть, притянул к себе и шепотом засвистел под противогазом:

– А ты что ж… стало быть, знаешь, где дом?

– А что, ты не знаешь? По-моему, все знают, таятся только. У Корыта. Там озеро, на озере вилла… Ну, озера-то давно нету, да и вилла, верно, тоже… Говорят, там. Что, правда не слышал?

– Ну, мать, отрежут тебе язык, – пробасил второй.

Женщина засмеялась, махнув рукой.

– Ладно! Пойду я. Меня сестренка дожидается. У ней ножки не ходят, беда… Счастливо вам, – она, не оглядываясь, легко двинулась прочь.

Далеко в пустыне, за барханом, который ветер намел над руинами ратуши, стояли двое военных. На них были металлизированные, отливающие ослепительным серебром комбинезоны спецназначения и компактные изолирующие противогазы последнего образца. Один – повыше и помоложе – равнодушно прислонился спиной к перекошенной каменной плите, закопченной давним пожаром, увязшей в наносах, – огрызку массивной стены собора двенадцатого века, недоглоданному моментом ноль. Второй, грузный, выдвинувшись из-за плиты, смотрел в бинокль, плотно прижав обрезиненные окуляры к стеклу шлема. Автомат мирно торчал у него за спиной.

– Одиночка, – сказал он и опустил бинокль. – Нормально. Будет у меня наконец комплект фигур. Прыщавец воду просил… – Отступил на шаг за плиту, поправил немного сползший ремень автомата. – На кой ляд недоноску вода, а? Самогонку он гнать наладился, что ли?

Высокий презрительно пожал плечом.

– Жалко будет агрегат бросать, если завтра куда уйдем.

– Возня это, возня, – со скукой сказал высокий и сложил руки на коротком десантном автомате, висящем поперек груди. Грузный весело хмыкнул.