Первый человек в Риме. Том 1

– Отправим-ка ее лучше к моему брату, – сказала Рутилия. – Пусть поговорит с ним.

Котта просветлел:

– Прекрасная мысль!

На следующий день Аврелия вышла из особняка Котты на Палатин и отправилась в дом Публия Рутилия Руфа на Карине. Ее сопровождали Кардикса и два огромных раба-галла, чьи обязанности были многочисленны и разнообразны, но чаще всего требовалась их колоссальная сила. Ни Котта, ни Рутилия не хотели мешать разговору Аврелии с дядей. О встрече договорились заранее, так как консул был очень занят: в Рим он прибыл улаживать административные дела – Гней Маллий Максим набирал большую армию, намереваясь перебросить ее в конце весны в Заальпийскую Галлию. И все же для родни он не мог не выкроить время: Рутилий всегда стояли друг за друга горой.

Марк Котта встретился с деверем еще затемно и объяснил ситуацию, которая, казалось, необыкновенно удивила Рутилия Руфа.

– Вот так малышка! – воскликнул он. – Какое непоколебимое целомудрие! Ну хорошо, зато можно быть уверенным, что она не примет неверного решения и сохранит целомудрие до конца жизни – сколько бы мужей и детей не имела.

– Надеюсь, ты знаешь, как быть, Публий Рутилий, – сказал Котта. – Я же не вижу просвета…

– Я? Знаю, – уверенно сказал Рутилий Руф. – Пришли ее ко мне до десяти часов. Мы пообедаем вместе. Домой я отправлю ее в носилках, под надежной охраной – не бойся.

Когда Аврелия пришла, Рутилий Руф отослал Кардиксу и галлов в людскую, чтобы пообедали там и подождали, пока их позовут. Аврелию же провел в обеденную комнату и предложил устроиться на стуле с высокой спинкой.

– Я ожидаю только одного гостя, – сказал он, сам устраиваясь на кушетке. – Бррр! Холодно, да? Как насчет теплых шерстяных носков, племянница?

Любая другая шестнадцатилетняя девушка согласилась бы скорее умереть, чем надеть шерстяные носки, выглядевшие так неэффектно, но не Аврелия, которая трезво оценила температуру, способную повлиять на ее здоровье, и кивнула:

– Спасибо, дядя Публий.

Вызвали Кардиксу и приказали взять у экономки носки, что было исполнено с завидною быстротой.

– Ах ты, умница моя! – сказал Рутилий Руф, действительно восхищавшийся здравым смыслом племянницы, как восхищался бы красивой океанской жемчужиной, найденной на грязном побережье Остии. Никогда не преклонявшийся перед женщинами, он никогда не давал себе труда задуматься, что чувство здравого смысла встречается у мужчин не чаще, чем у женщин. Тем естественнее Аврелия казалась ему чудесной морской жемчужиной на грязной отмели людского моря, и ею он чрезвычайно дорожил.

– Спасибо, дядя Публий, – сказала Аврелия и перевела взгляд на Кардиксу, опустившуюся на колени, чтобы надеть ей носки.

Обе девушки были заняты надеванием носков, когда вошел единственный гость. Никто из них даже не отреагировал на его приветствия. Гость уселся по левую руку от хозяина.

Наконец Аврелия надела носки, посмотрела в глаза Кардиксе и сказала «Спасибо» с чарующей улыбкой.

Когда она подняла голову и посмотрела через стол на дядю и его гостя, улыбка еще играла у нее на лице, а нежная краска проступила на щеках. Она была восхитительна.

– Гай Юлий, это дочь моей сестры, – сказал Публий Рутилий Руф учтиво. – Аврелия, позволь представить тебе сына моего старого друга – Гая Юлия Цезаря. Он – тоже Гай, как и отец, но он не старший сын.

Широко распахнутыми фиалковыми глазами смотрела Аврелия в глаза своей судьбы, и ни тени мысли об идеале римлянина, о Корнелии, матери Гракхов, не промелькнуло в ее голове. Она видела только удлиненное, типично римское лицо с длинным римским носом, небесно-голубые глаза, пышные, слегка вьющиеся золотые волосы и прекрасный рот. И – после недолгой внутренней борьбы с собой – влюбилась.

Конечно, они поговорили. Рутилий Руф постарался им не мешать. Он был доволен собой: из сотен молодых людей, которых он знал, он выбрал одного, достойного его драгоценной морской жемчужины. Он любил юного Гая Юлия Цезаря и ожидал от него в будущем славных деяний. Юный Гай был настоящий римлянин. К тому же, из прекрасной римской семьи. Сам стопроцентный римлянин, Публий Рутилий Руф был бы особенно доволен, если бы в результате взаимной приязни между юными Цезарем и Аврелией он, Руфус, породнился со своим старинным приятелем Гаем Марием.

Обычно слишком застенчивая, чтобы пускаться в расспросы, Аврелия забыла о манерах и говорила с юным Гаем Юлием Цезарем по душам. Она узнала, что Гай был младшим трибуном в Африке при Марии, и был несколько раз отмечен: Короной Муралис – за битву у Малахатской цитадели, штандартом – за первую битву у Цирты и девятью серебряными фалерами – после второй битвы у Цирты. Во втором сражении он был тяжело ранен в ногу и с почестями отправлен домой. Ей было нелегко вытянуть из него эти признания: с гораздо большим интересом он рассказывал о подвигах своего старшего брата Секста на той войне.

И еще она узнала, что в этом году он был назначен на монетный двор. Он был одним из троих молодых людей, которым в их предсенаторские годы дана возможность изучать систему римской экономики, разобравшись в природе денег.