Читаем Первый быстрый выстрел полностью

Я чувствовал запах готовящейся капусты, слышал хлопанье дверей, когла кто-то входил или выходил, Стоя у окна, я слышал, как начинали доить коров в жестяные ведра. В Джефферсоне наступало время ужина в ночь, когда они собирались повесить Каллена Бейкера.

Меня. Я был Калленом Бейкером и знал, что меня сегодня повесят. И если добрые горожане были правы, а я не прав, то это последнее солнце, которое я увижу за свою оставшуюся мне жизнь. Похоже на рев осла, или крик совы... совы? Для совы было рановато.

Сова кричит по-разному. Над криком той совы следует подумать. Скоро она снова прокричала. Время поджимало. Скоро настанет время повешения, и если я не хочу стать ключевой фигурой на этом представлении, мне надо уносить ноги.

Улицы постепенно пустели, потому что народ уходил ужинать. Ладно, вот этого мне и нужно. Нет смысла дожидаться до десяти, чтобы тогда пролилась невинная кровь. Теперь, когда все были заняты ужином и когда почти стемнело, началось мое время. Мне не хотелось причинять вреда Уэлси, но мне также не хотелось быть повешенным. Я подошел к двери в камеру и схватился за стальные прутья. Как я уже говорил, человек я сильный, однако после первого рывка ничего не случилось.

Ничего.

Вообще ничего. Я покрепче ухватился за прутья, напрягся и рванул со всей мочи. Ничего.

Этот плотник, которого я назвал ленивым, оказался не так уж прост. Ему и не надо было закрплять брусья в полу, они так плотно были расположены в коробке, что для того, чтобы вырвать их с основанием, нужно было сломать толстые, каменные стены.

Тогда я испугался. Все время я был уверен, что смогу выдернуть дверную раму - и все впустую.

На лбу появился пот. Веревка, казалось, приближалась с угрожающейся быстротой. Пот покрыл ужке все тело, во рту жутко пересохло. На меня в тот момент можно было поставить погнутый цент и остаться в выигрыше.

Поэтому я попробовал снова. Иногда можно стать чертовки упрямым - в такие вот времена. Я расствил ноги, уперся ими в каменный пол и рванул так, что вырвал бы дерево вместе с корнем. Ничего.

Затем взглянул на потолок. Не знаю, почему. Наверное, вымотался от всех этих попыток, поднял руку, чтобы вытереть пот со лба и взглянул наверх - и продолжал смотреть.

Потолок камеры представлял из себя доски, прибитые к брусьям, он был высокий - подпрыгнув, я не смог достать его кончиками пальцев.

Прибитые к брусьям... сколькими гвоздями? А что находилось над потолком? Покатая крыша? Человек думает о многом, а я, наверное, передумал обо всем, что касается побега. Неожиданно выглянув в окно, я увидел, что солце село, осталост лишь несколько желтых и красных полос на сером небе.

Время на исходе.

Окно... Оно должно быть глубоким, потому что стены толстые.

Подняв руки, я взялся за решетки и подтянулся. Поставил колено на подоконник, затем ногу и, баоалнсируя, чтобы не упасть обратно в камеру, выпрямился.

Когда я стоял на полу, подоконние находился чуть ниже уровня глаз, теперь же, стоя на подоконнике, я вынужден был согнуть колени и постоянно уператься спиной в доскт потолка, иначе попростк упал бы в камеру.

Однако моя спина упиралась в эти доски, а колени бвли согнуты. Все было за то, что тот плотник, который сделал такую крепкую дверь, постарался и здесь, но поживем - увидим. Взявшись руками за верхнюю часть окна, я начал распрямлять ноги.

Напрягаясь так, что жилы торчали у меня из спинв, как у быка, плача, я расмпрямил колени, чтобы напрячь доски на этом участке. Чтобы держать равновесие я должен был дежаьтся руками за решетки окна, и если бы я остабил хватку, я бы упал на пол камеры на руки.

Но моя спина уперлась а доски потолка, колени согнуты. Держась руками за решетки окна, я начал разгибать ноги, но не тут-то было. Я не мог нажать достаточно сильно. Повернувшись и присев на каменном подоконнике, держась одной рукой за решетку, другой я начал пробовать силу крепления досок. И на второй раз нашел слабинку. Еще раз повернувшись. держась одной рукой за решетку, я плесом начал пробовать крепость соединения доски. Почти тотчас заскрежетал гвоздь, но не слишком громко. Подождав минуту и прислушиваясь, я попробовал снова, и доска отошла еще немного. На третий раз все гвозди выдернулись. Одной рукой я отодвинул доску в сторону, немного подождал, затем, уцепившись за край соседней доски, сользнул в проем.

На чердаке было совершенно темно, но я пальцами рук я чувствовал черепицы. Пройдя по всей длине здания, я проверял неплотно прикрепленные, и наконец в конце обнаружил, что искал. Быстро отвернув одну, я взялся за соседнюю, та с оглужительным треском сломалась, и я сел перевести дыхание и переждать. Внизу я услышал шаги, которые подошли к концу здания, на мгновение остановились и направились обратно.

В любой момент кто-то может решить проверить мою камеру, значит, надо поторапливаться. Протиснувшись сквозь дыру, хотя она была достаточно тесной, я выбрался на крышу, съехал к краю и спрыгнул на землю.Через мгновение я быстро шагал к конбшне Уэбстера.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное