Первый быстрый выстрел

После теплой воды воздух показался холодным, зубы застучали. Я карабкался с ветки на ветку, пока не натолкнулся на сплетения, на которых можно устроиться. Сняв пояс, я привязал себя к дереву и улегся, дрожа от холода, окруженный тучей москитов.

Последнее, что я помню - огни на берегу, а потом я, должно быть, заснул или потерял сознание, потому что когда снова открыл глаза, небо на востоке было уже серым, костры врагов ярко пылали, они ждали дневного света, чтобы пуститься в погоню.

Что-то случилось с моим глазом. Ощупав его, я обнаружил на месте глаза громадную опухоль. Над ухом вздулась шишка, кожа на голове глубоко рассечена. Мышцы затекли и болели, голова раскалывалась. Левая рука разбита подковами сапог и только густая, пружинящая трава и мягкая земля спасла меня от перелома. Как мне ни было плохо, надо идти дальше, поскольку днем кипарисы хорошо просматривались.

Неуклюже поворачивая голову из-за того, что один глаз не открывался, я осмотрелся в поисках путей отступления и увидел полускрытое лианами толстое, старое бревно. Оно плавало, зацепившись за корни кипариса, на котором я сидел.

Вокруг костров двигались люди, их голоса долетали до меня, пока я спускался по стволу. Каждое движение давалось с трудом, голова была тяжелой и пульсировало болью.

Я кое-как освободил бревно. Судя по громким голосам, мои преследователи ночью пили, значит, мне тем более нельзя попадаться им в лапы. Обломав длинную ветку, я оттолкнул бревно и стал пользоваться как шестом. Это болото соединялось с озером Каддо, о котором мало кто знал; по-моему, и через сто лет люди вряд ли изучат все его извилистые рукава, топи и заросшие гиацинтом заливчики с густой коричневой водой. Однако в этих топях, заливчиках и болотах по течению Серной реки я провел детство и считал, что знаю эти края на границе Техаса и Луизианы лучше других.

Держась между берегом, где горели костры, и кучков выступающих из воды кипарисов, медленно отталкиваясь шестом, я поплыл в глубину болот. Туда, куда я направлялся, за мной не погонятся, даже зная то место, а я был уверен, что они не знали. Я направлялся на остров.

Перед войной о нем знали не более полудюжины человек, а после войны и подавно никто не узнал, если только его не привели туда за руку. Остров был длиной в четверть мили, а в самом широком месте достигал футов ста, его скрывали опутанные лианами и мхом кипарисы, заводи вокруг острова заросли гиацинтом и водяными лилиями. Без проводника, который хорошо знал окресности, его просто невозможно было отыскать. Остров был невидим с расстояния в дюжину ярдов, спрятавшись за стеной деревьев, мха и лиан. О нем было известно лишь индейцам каддо и метисам со смешанной негритяно-индейской кровью, жившим неподалеку.

Таких островов было несколько, хотя остальные, за исключением одного были меньше и более открыты постороннему взгляду. А те парни, что приехали из города и сейчас охотились за мной, наверняка о них не знали.

Впереди на широких крыльях взлетела цапля. Я плыл, превозмогая боль в голове и мышцах, отталкиваясь шестом посреди широких листьев водяных лилий, которые бесшумно смыкались за моим бревном.

Сколько я проплыл? Милю? Две? Я двигался как в тумане, думая только о том, как бы подальше уйти от преследователей, ведь если они меня поймают здесь, мне конец, у меня нет ничего, кроме дерринджера, а на расстоянии он бесполезен. Более того, мне нужно было отдохнуть и восстановить силы после жестокого избиения. Мой единственный шанс на спасение - это остров, на котором наверняка жили Боб Ли, Лонгли и может быть Биккерстаф.

Светило горячее солнце, поверхность болота была мертвенно спокойной. Изредка попадались широкие открытые участки воды, но большую часть пути приходилось продираться через заросшие лилиями и гиацинтами заводи. Если Старик Джо и был поблизости, он не показывался.

Каждое движение причиняло боль. Иногда я не мог нащупать дно шестом, иногда не мог оттолкнуться от гиацинтов. Тогда я либо подгребал руками, либо пытался отталкиваться от ближайших кустов.

Немилосердно жгло солнце, мне хотелось пить. Если приспичит, можно пить воду из болота, но я слышал, что от нее болеют лихорадкой, а у меня без того достаточно неприятностей.

Когда бревно воткнулось в землю, я был в полубредовом состоянии и долго пытался продвинуться дальше, затем сквозь пелену боли посмотрел вперед и увидел поднимающийся берег острова, но не ту его часть, которую хорошо помнил. Я неуклюже вскарабкался наверх и упал плашмя на теплую землю, некоторое время лежал, отдыхая, чувствуя, как расслабляются задервенелые мышцы. Голова была как в тумане, я с трудом поднялся на ноги, понимая, что необходимо идти дальше. В болотах все беспомощное погибает, поэтому мое единственное спасение - двигаться вперед.