Первый арест. Возвращение в Бухарест

Я так расстроился, что становился несправедливым. Мне хотелось ругать все и всех, но я отлично понимал, что я не прав. Народ-то уж во всяком случае здесь ни при чем. Я любил эту страну и этот народ, говорил я себе, и я не должен быть несправедливым. Я просто не все понимал в юности. Мои представления о Неллу были составлены в девятнадцать лет, а теперь мне скоро стукнет тридцать. Так всегда бывает. В девятнадцать лет видишь одно, а в тридцать начинаешь замечать и то, чего прежде не видел. Я просто не раскусил Неллу в свое время, а теперь я вижу все: и то, что было тогда, и то, что есть сегодня…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Теперь я все видел. Моя злоба стала утихать, но мне стало грустно, и я почувствовал тревогу.

А вдруг не только Неллу всегда был таким? Не может этого быть. Да, но вдруг и Анка, Раду, Дим? Не может этого быть. Случай с Неллу еще ничего не доказывает. Неллу всегда был таким. Я просто не замечал. Раду совсем другой. Какие могут быть причины, чтобы и Раду оказался лавочником? Раду — не лавочник. А если Анка? Что могло случиться с Анкой? А вдруг и она окажется другой? Любовь помешала мне увидеть ее такой, какой она была на самом деле. А вдруг это так? Что тогда?

Мы выехали на Каля Викторией и медленно двигались по этой узкой извилистой улице, заполненной автомобилями и нарядной толпой. Мы были первыми советскими офицерами, появившимися здесь, в центре города; прохожие останавливались, указывали на нас друг другу и радостно махали нам вслед. Но я знал, что это обитатели и завсегдатаи самой фешенебельной и легкомысленной бухарестской улицы и что они никогда не питали дружеских чувств к Советскому Союзу.

Значит, и эти изменились? — думал я, вглядываясь в знакомые очертания Каля Викторией. Здесь все было по-старому, кое-где только выступали следы недавних событий: вместо Национального театра я увидел закопченные развалины и груду щебня. Я знал, что здесь произошло. В день свержения Антонеску гитлеровские летчики поднялись с пригородного военного аэродрома Отопень и принялись бомбить улицы, на которых лишь накануне разгуливали сами, поджигать отели, где в номерах еще стояли их собственные чемоданы, взрывать дома, где они не раз накачивались пивом и орали «хайль», распевали «Лили Марлен» и блевали. Гитлеровцы превратили бы Бухарест в груду развалин, если бы не подошла Красная Армия. Румынская столица теперь под защитой Красной Армии. На Каля Викторией это знают. Кое-что все-таки поняли и жители этой улицы. Война их научила. Им казалось, что Каля Викторией дальше от Советского Союза, чем от луны. А теперь они смотрят на нас так, как будто встречают близких друзей после тяжелой разлуки. Я вспомнил директора газеты «Друмул». СССР — это азиатская держава, сказал директор. Географическое понятие, а не держава, сказал международный обозреватель. Да, колосс на глиняных ногах, уточнил директор. «Ты и в самом деле коммунист? — спросил маленький журналист с большими ушами. — Значит, ты сумасшедший. В Румынии могут прийти к власти кто угодно — эсперантисты, члены общества вегетарианцев, нюдисты. Все, кроме коммунистов. Ты этого не знаешь, Захария? Где ты живешь — в Туле? В Смоленске?»

— Послушай, Игорь, — сказал я, наклоняясь к переднему сиденью. — Ты, кажется, говорил, что ты из Смоленска?

— Да, я из Смоленска. А что?

— Далеко от Смоленска до Бухареста?

— Нет, — сказал Игорь. — Вот от Сталинграда до Смоленска было чертовски далеко. А отсюда — близко.

Мы въехали на Дворцовую площадь, и я увидел статую, которой здесь не было в мое время: Кароль I на бронзовом коне. Его воздвигнул Кароль II, подумал я. Королевский дворец и площадь сильно разрослись. Кароль II начал их достраивать и перестраивать еще при мне. Тогда он удлинил главный фасад дворца, а потом, для симметрии, построил правый флигель.

Он жаждал расширения и симметрии, думал я, глядя на новый флигель дворца, рядом с которым упала бомба и искорежила мостовую. Он жаждал почестей и богатства, славы и власти, его величество Кароль II, где-то он теперь? Не успели убрать леса с начатой им постройки, как его самого уже не стало. Он бежал из Румынии еще три года назад.

Но это ровно ничего не значит, подумал я, увидев маленький квадратный флаг Гогенцоллернов над главным фасадом дворца. Немецкая династия продолжает править. На флагштоке поднят флаг, — значит, король здесь. Где-то за этими окнами обитает теперь сын Кароля Михай, красавчик с синими глазами, — король, авиатор и хлюст. Говорят, что он увлекается химией и авиацией, но так и не научился разговаривать не заикаясь. В юности он питал симпатию к румынскому фюреру Кодряну, а когда стал королем, заключил союз с немецким фюрером Гитлером. Теперь он порвал с Гитлером, надеясь таким образом удержаться на престоле. Он думает, что королевская карусель будет по-прежнему вертеться в Румынии, как в старое время.

— Товарищи, — сказал я фотокорреспондентам, которые рассеянно смотрели по сторонам, им уже надоело снимать виды Каля Викторией, — внимание — слева королевский дворец.