Первый арест

Как хочется даже самому неспокойному и склонному к отвлеченным спорам уму из утомительно-возвышенных, но беспросветно запутанных поисков – в спокойную ясность и геометрическую простоту учения, предлагающего стройное и окончательное решение извечных вопросов устройства человеческой жизни! Какая это была радость, когда после бесплодного и утомительного умствования я вдруг натолкнулся на всеобъемлющую, не сразу понятную, но уже с первого мгновения поразившую своей смелостью и благородством идею, сулящую, наконец, твердую почву слабому, уже уставшему от беспокойства уму!

Как хотелось мне на другой день поделиться с кем-нибудь своим открытием! Как хотелось рассказать о Великой французской революции и стойкости парижских коммунаров, о светлом уме Мирабо, Кондорсе, о смелости Робеспьера, о не совсем еще ясных, но неотвратимых законах первоначального накопления и перепроизводства, о лозунге экспроприации экспроприаторов, о великом братстве пролетариев всех стран, которым нечего терять, кроме цепей, а обретут они целый мир, и о священном семени всемирной социалистической республики!

Но кому? Больному, прикованному к дому отцу, вечно занятому подсчетом заработков, которым никогда не суждено было осуществиться, или долгими молитвами и беседами с богом о смерти, загробной жизни и опротестованных векселях? Соседу-портному, тихому, бессловесному существу, отмеченному чахоточным крестом на щеках? Соседу-богачу, приходившему потолковать с отцом о боге и том, что бог награждает всех по справедливости, каждому свое: ему – загребать цепкой рукой барыши, «а вам, уважаемый, дорогой сосед, нельзя терять надежды, ждите и надейтесь на бога, ибо у всех нас один великий бог, который все видит и всех знает, как вы знаете меня, а я вас…» Местному интеллигенту, сутулому, в очках, всегда с книгой в руках, но который служил бухгалтером у того же богача, служил верой и правдой, выколачивая лишние леи, а иногда и сотни и тысячи со всех, кто только имел дело с его хозяином – экспортером зерна и барышником, домовладельцем и ростовщиком,- богу угодны все дела, лишь бы человек не забывал о его величии, милосердии и справедливости? Или моим сверстникам, интересовавшимся игрой в крокет, футболом и ботинками «со скрипом»? Или отчаянному сынишке портного, не имевшему ботинок и гонявшему тряпичный мяч босиком, но зато умевшему нырять под плоты, ходить на руках и скручивать цигарки из школьных тетрадей.

Нет. Никому из них нельзя было рассказывать о моем открытии. Вскоре я сделал еще одно открытие, и снова предусмотрительно умолчал о нем в своем будничном кругу.

Я случайно узнал, что среди толстых пачек столичных газет и журналов, привозимых в город вечерним пароходом, среди иллюстрированных еженедельников, выпусков «Графа Монте-Кристо»,

«Приключений Винету» и «Галантного журнала», печатающего «Мемуары Казановы» с соответствующими картинками, есть одна незаметная, тоненькая бандероль, содержащая три экземпляра бухарестской газеты «Социализм». Узнав об этом, я в тот же день договорился с Филькой, веселым малым, в картузе без козырька, разносившим газеты по городу в суконной сумке, надетой на плечо, что он принесет мне один номер «Социализма» и получит две леи сверх стоимости газеты, при условии, что никто об этом не узнает. Такая, инстинктивная с моей стороны, конспирация спасла меня от многих неприятностей. Но сама газету, орган социал-демократической партии Румынии, меня разочаровала. Она оказалась куда менее интересной, чем речи Жореса против Клемансо, роялистов и клерикалов. Вместо гордого утверждения бессмертной силы труда и призыва освободить его от оков и порабощения, в ней напечатаны скучные рассуждения о тарифной сетке зарплаты на швейных фабриках; вместо угрожающего «трепещите, тираны!» в ней сообщалось, что «председатель парламентской фракции социал-демократов товарищ Флуераш был принят вчера Его Величеством королем в Синайском дворце». Ниже печаталась речь, которую произнес Флуераш после аудиенции у короля в социалистическом клубе, в которой говорилось, что он, Флуераш, облечен теперь не только полномочиями рабочих, но и доверием Его Величества, редко дающимся людям его, Флуераша, положения и мировоззрения, что, несомненно, является результатом проявляемой им, Флуерашем, принципиальности и умения сочетать интересы пролетариата с интересами и процветанием промышленности, без чего невозможен прогресс и движение к социализму, как это ясно показали те, кого он, Флуераш, считает своими духовными отцами: Маркс и Энгельс, и заветам которых он, Флуераш, будет верен до последнего вздоха, о чем знают теперь не только рабочие, но и Его Величество, заявивший, что он считает его, Флуераша, одним из самых умных, дальновидных и принципиальных политических деятелей Румынии, Европы и всего цивилизованного мира.