Первооткрыватели Курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Советское краеведение в провинции: взлёт и разгром (1920–1950-е годы)

Надо заметить, что в революционную пору музей пополнялся не только обычными способами – скупки и пожертвования экспонатов, но и особенно активно таким путем, как реквизиции антиквариата у «классово чуждых элементов». Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Несколько архивных дел ГАКО за 1919-20 гг. [5] содержат перечни такого рода контрибуции, переданной на музейное хранение из губернского уголовного розыска. Чего тут только нет! Масса старых монет: десятки золотых и платиновых, тысячи серебряных и медных, включая копейки разных царей (Бориса Годунова, Михаила Федоровича, Петра I и др.), монеты последующих самодержцев. Кроме отобранных порознь раритетных денег, несколько нумизматических коллекций большого объема – из дворянских имений (рыльского Марьина Барятинских; Шварца в Щигровском уезде); «6 мест музейных вещей, отобранных у Кандаурова» – нумизмата ГУАК (упомянутого в числе эмигрантов выше); еще одного курского собирателя – Данзаса; и т. п. Кроме того, из «Угро» поступали еще корзины, мешки, ящики, узлы – с фарфором, иконами, картинами, мелкой пластикой, ювелирными украшениями и т. п. «предметами художественного характера». Показательно, что все эти, по сути валютные ценности, указаны в ведомостях приёмки кучно, обобщенно – местами багажа.

Зато менее ценные вещицы реестрированы подробно: книги, гравюры, картины-репродукции, портмоне, четки, веера, трубки, звонки, пресс-папье, статуэтки, чернильницы, кружки для пива, ложки, иконы-списки, ладанки, образки, пепельницы, лампадки, распятия, солонки и т. д., и т. п. Сколько же квартир курских обывателей – мещан, чиновников, священнослужителей, купцов и т. п. «классовых врагов» надо было ограбить чекистам, чтобы свалить в музейную кладовую всю эту личную, в основном трудовую, собственность простых русских людей!.. За строками музейной ведомости перед нашими глазами встает ободранный киот, выпотрошенный сундук, опустошенный книжный шкаф, сметенный письменный стол… Впрочем, реквизированная «у буржуев» стильная мебель также распределялась между музеем и советскими учреждениями.

Вряд ли все отобранные комиссарами у мало-мальски зажиточных курян редкости дошли до музея. Сохранилось замечательное свидетельство одной из жертв подобных реквизиций – Сергея Германовича Пушкарева, видного русского историка-эмигранта, а в 1918 г. недавнего выпускника курской гимназии, студента Харьковского университета. Оставшись в начале Гражданской войны вместе с больной матерью в их имении Прохоровке Корочанского уезда Курской губернии, он сумел сберечь господский дом от немедленного разграбления. Во время очередного обыска комиссар – «высокий энергичный человек в солдатской шинели с револьвером у пояса» «очень долго и тщательно копался в шкафу со всякой всячиной. В одной из коробок у меня хранилась большая и полная коллекция почти из 20-ти серебряных рублей, от Петра I до Николая II. Открыв коробку, он сказал: „А, ето старые деньги! Ето не может быть у частной собственности, ето надо у музей“, и пересыпал рубли в свой карман. Не знаю, дошли ли они до музея, – заключает историк, – но, как писал один чиновник у Щедрина, „сумлеваюсь штоп“»[6].

Такова была внешняя обстановка зарождения советского краеведения в этой, достаточно типичной для российской провинции, губернии. «18-й год был убийственно голодным для бедноты, – констатировал A.M. Ремизов в автобиографическом повествовании „Взвихренная Русь“, – 19-й – холод и смерть.

Обыски и анкеты вымуштровали и самых расхлябанных простецов: всякий теперь исхитрялся, как бы провести или обойти предусмотрительно; а от постоянного голода окончательно обвыкли на воровстве» [7]. А вот свидетельство беспартийного очевидца того самого места и времени, о котором здесь идет речь: «Весной 1919 г. губернский Курск еще не был тронут разрушениями Гражданской войны, но являясь, по существу, прифронтовым городом, выглядел изрядно потрепанным. Заборы, разделявшие обывательские усадьбы, разобраны на топливо; разбитые булыжные мостовые залиты огромными лужами; витрины… забиты фанерой; на путях железнодорожного узла – крупнейшего в Средней России – вереницы потухших паровозов и толпы мешочников. Вши, сыпняк, голод. Жестокий голод времен хозяйственной разрухи и продразверстки» [8]. А затем еще – оккупация действующими армиями: красной, белой и снова красной; а значит – бои, аресты, расстрелы, грабежи и с той, и с другой из воюющих сторон.