Первое танго в Париже: Привилегия для Эдисона

— Мы обязательно приедем! — Маша посмотрела на Павла, согласно кивающего головой.

— Ждем вас, встретим, будем очень рады!

— Мила, Гену дай мне, — попросила Маша.

— Але? — Его «але» тоже звучало по-французски. Еще бы! Офранцузился! — Маша? Я слушаю тебя!.. Да, конечно же, приезжайте, очень удобно. Обмозгуем, что делать с вашим наследством.

— Ладно, пока! — Маша положила трубку и бросилась Павлу на шею. — Ну что, мой милый Эдисон? Махнем в Париж?

— Махнем, Маша, махнем, только бы под раздачу не попасть, там волнения какие-то, молодежь бузит, чего-то, как всегда, требуют, чего-то им не хватает. Ох, как похожа нынешняя Франция на наш бывший Союз, вечно кому-то чего-то недодали… Нет бы самим решать проблемы, ну да ладно. Мы будем решать наши.

И вот самолет несет их навстречу прошлому. Облака внизу лежат плотной пушистой белой пеной. Ровный гул самолета навевает сон. Но лучше смотреть в иллюминатор. Не столь часто видишь так много неба. В такие минуты хочется думать о чем-то важном и значительном. Павел решил думать о том, что он наследник великого человека. И, наверное, ему, Павлу, полагаются в связи с этим какие-то привилегии. Во всяком случае, в кругу семьи. Ну не то чтобы лично ему, а самому факту продолжения рода в нем, обыкновенном человеке с обыкновенной биографией. Таких множество. Большинство. Или он все же чем-то отмечен? Но тогда это налагает на него особую ответственность. Собственно, какую такую ответственность? Вон у Пушкина сколько потомков по белу свету, а что мы о них знаем? Чем они прославили кровь Ганнибалов?

Павел раскрыл ладонь, медальон желтым пятнышком мирно покоился в его теплой руке. И эта вещица есть доказательство того, что связь времен не прерывается! Что судьба предков каким-то непостижимым образом продолжается в судьбе потомков — только чаще всего они об этом не подозревают и не знают, какие причуды фортуны являются ответом на поступки тех, чья кровь заставляет биться их сердца…

— Павлик, убери, пожалуйста, медальон! — требовательным шепотом прервала Маша его размышления. — Еще заметит кто-нибудь!

— А что сделает нам этот «кто-нибудь»? Разве в самолетах запрещено разглядывать старинные медальоны?

— Просто убери, и все! Мы уже садимся. И внимательно смотри по сторонам.

— Не бойся, Маша, я с тобой! Уж не разминемся…

В аэропорту имени Шарля де Голля в толпе встречающих мелькнула фигура молодого человека с плакатиком «Salue! Masha et Pasha Edisones!». «Новый водитель Милы?» — подумал Павел.

— Потрясающее непостоянство! — удивленно заметил он, обращая Машино внимание на молодого человека. — В Египте у Милы был водитель по имени Тэд, я его запомнил. Э-э-э… не думал, что Мила его уволит…

— А почему Мила не должна была его увольнять? — живо среагировала Маша, высматривая их чемоданы на движущейся ленте.

— Ну, раз уволила, значит, должна была. Я еще тогда подумал, что Гена приревнует его, и вот… поди ж ты, другой водитель!

— Бон жур! — поздоровался с ними «новенький» и сделал приглашающий жест рукой в сторону выхода из терминала.

По дороге Рене, так его звали, коротко рассказал историю своего появления в штате Милы Сандлер, владелицы крупного турбюро. Месяц назад он влип в потасовку в кафешке. Был суд, и Рене получил два месяца тюрьмы, смешно сказать за что… За то, что не ударил Милу, отвесив пару хороших тумаков Геннадию. Судья — женщина — усмотрела в этом «предпочтении» сегрегацию по половому признаку. Мила долго смеялась и в конце концов под залог вытащила бедного Рене — джентльмена, пострадавшего из-за моды на равенство полов. Тэд, прежний водитель, стал личным телохранителем Милы.

— О! Узнаю почерк! Именно так и должна была поступить Мила!

— Что это ты узнаешь? — подозрительно спросила Маша. Спросила автоматически, оглядываясь по сторонам и впитывая новые впечатления. Павел спохватился. Не слишком ли непосредственно выражает он свои эмоции? Еще не хватало им в этой поездке сгустить новые тучки над своими головами. И благоразумно вырулил:

— Тут все как надо. Все правильно — Мила не должна совершать необдуманных поступков. Она предприимчивая и прозорливая.

И оба расхохотались. Павел, вынув шоколадный батончик «Нестле», купленный еще в России, перевел для Рене рекламную надпись на обертке: «Хранить в месте, недоступном для женщин». Слоган на батончике гласил: «Онли фо мен!» На этот раз расхохотался Рене: «Да за такое у нас судья, наверное, шесть месяцев тюрьмы влепил бы!»

Вот и прибыли. Баржа «Ковчег». К берегу Сены прилепилось множество плавучих домиков. Смотрелись они удивительно уютно — все эти старые кораблики, понтоны… Аккуратные сходни, забавные и романтические названия. «Ковчег» гостеприимно распахнул свои двери перед прибывшими. Рене отошел в сторону, пропуская паломников внутрь.

— Привет, ребята! — возникли на пороге хозяева.