Первое дело Карозиных

Арина Семеновна, не желая в сотый раз выслушивать рассказ горничной, с утомленным выражением на красивом холеном лице промолвила, что оставит их ненадолго, и покинула гостиную. Катенька мысленно поздравила себя с удачей, здраво полагая, что наедине горничная может оказаться откровенней.

– Варя, – ласково начала она, – расскажи мне, пожалуйста, все про тот день, когда пропало ожерелье Арины Семеновны.

– А чего рассказывать-то, Катерина Дмитриевна? Я уж сто раз все рассказывала…

Катенька вздохнула, но продолжала настаивать:

– Но я-то ведь ничего не слыхала, так что будь добра, повтори все сызнова.

Варя, опустив глаза, теребила края передника, пребывая, как видно, в сильном смущении. Вдруг она разрыдалась и бросилась на колени перед Катериной Дмитриевной.

– Барыня, голубушка, простите меня Христа ради, я не знала, что все так обернется!.. Да только молчать и скрывать уж сил нет!.. Заступитесь за меня перед хозяйкой!..

– Варя, что с тобой? Встань сейчас же, прекрати плакать и объясни все толком, – Катенька в недоумении пыталась поднять горничную с колен.

Наконец это ей удалось и, усадив плачущую девушку на пустующий стул генеральши, Катенька подала ей стакан воды. Варя приняла воду, отпила немного и, с грехом пополам успокоившись, начала говорить.

– В тот день когда барыня братца своего навещать изволили, Виктора Семеновича, мы все, слуги, значит, собрались в людской, именины привратника Мокия праздновать. Ну, я, стало быть, тоже, звана была…

– Это уже всем известно, Варя, – нетерпеливо перебила девушку Катенька, но, тут же решив, что не надобно пугать и сбивать несчастную, ласково ей улыбнулась. – Я тебя внимательно слушаю.

Горничная вскинула на Катерину Дмитриевну испуганные глаза, как-то судорожно всхлипнула и снова заговорила.

– Ну так Карл Иванович правду сказал, я отлучалась не надолго, – Варя вздохнула, собираясь с духом и выпалила: —Я барыни Арины Семеновны ожерелье в это время отдала!

После этого заявления Варя снова зарыдала. А Катенька мысленно поздравила себя с правильным выводом насчет горничной. Однако, как вскоре пришлось ей убедиться, поздравления эти оказались преждевременными.

– Кому же ты его отдала? – этот вопрос Катенька постаралась задать как можно более мягким голосом, чтобы не вызвать новые потоки слез у Вари.

– У барыни компаньонка есть, Дарья Ивановна, так у нас с ней уговор был, что отдам я ей это клятое ожерелье на время. Она к утру вернуть обещалась!

Катя недоумевала:

– Варя, а что же эта Дарья Ивановна у Арины Семеновны сама не попросила? Ведь ты же говоришь, что она ее компаньонка?

– Так разве ж барыня дала бы? Ни в жисть бы не дала!

– Но как же ты осмелилась?

– Так мы очень дружны с Дарьей Ивановной, она ведь чуть богаче простой служанки, даром что дворянского рода! Арина Семеновна о ней невеликого мнения, из милости лишь привечает, чтоб собственное великодушие ощущать.

Такие слова из уст необразованной горничной несколько поразили Катеньку, но для нее сейчас важнее было узнать, зачем этой самой Дарье Ивановне понадобилось генеральшино ожерелье. Поэтому она и задала следующий вопрос:

– Варенька, любезная, а что же тебе сказала такого Дарья Ивановна, что ты согласилась отдать ожерелье?

– Она мне рассказала, что есть у нее хороший друг художник, который как-то видел нашу барыню в этом самом ожерелье и загорелся написать портрет. Оно и понятно, ведь Арина Семеновна страсть как хороша собой! Так вот барыню-то он разглядел во всех подробностях, а ожерелье – нет. Дарья Ивановна говорила, что художнику этому втемяшилась в голову блажь, что на портрете барыня наша непременно должна быть в этом ожерелье. Он этот портрет потом барыне подарить вознамерился, чтобы внимания к своей персоне добиться. Вот Дарья Ивановна и решила ему помочь, дать разглядеть хорошенько генеральшино ожерелье, а потом на место его положить, чтобы никто ничего не заметил.

Во время своего рассказа горничная перестала плакать и приободрилась, считая, вероятно, что поступок ее, направленный на столь благое дело, не может вызвать осуждения. Но Катенька считала иначе:

– Варя, скажи мне на милость, для чего все-таки нужно было Дарье Ивановне выносить ожерелье из дому, когда она вполне могла представить художника Арине Семеновне, а он мог бы разглядывать ожерелье в присутствии владелицы?

Видимо подобный вопрос возникал в голове у горничной, когда ее уговаривали решиться на этот странный и дикий поступок. Выражение лица девушки снова изменилось:

– Да спрашивала я Дарью Ивановну о том же, так она мне ответила, что художник этот безвестный, барыня его вряд ли согласиться принять, а если и согласится, то он сам не пойдет, так как сюрприз сделать мечтает.