Первое дело Флетча

– Полагаю, поэзию лучше оставить мужу. Я же буду рожать маленьких чудовищ.

Флетч включил первую передачу, отпустил сцепление, машина тронулась с места.

– Извините за шум. Глушитель прохудился.

– Мне без разницы.

– Вы католичка?

– Я? Разумеется, нет. Уход Боба в монастырь – его личная инициатива. Не имеющая ничего общего с семьей, я хочу сказать, с нашим воспитанием. Подозреваю, он пытается искупить грехи своего отца. Хотя они и не переходят к сыну. Он подобрал себе занятие по душе.

Флетч выехал на автостраду и прибавил скорость.

– Человек, беседовавший с вашим отцом на прошлой неделе, сказал мне, что он собирается уйти в монастырь.

Нэнси вытаращилась на Флетча.

– Мой отец? – Она рассмеялась. – Я знаю, что газеты печатают только вымыслы.

– Это правда. Во всяком случае, в том, что мне это сказали, сомневаться не приходится.

– Возможно, мой отец ушел бы в монастырь, услышав трубу Судного дня. На него это похоже. Ловкий адвокатский ход.

– Он стареет.

– Ему чуть больше шестидесяти.

– Может, у него пошатнулось здоровье.

– Это хорошо. Если кто и заслужил проказу, так это он.

– Вы никогда не были близки?

– Эмоционально? Не знаю. В детстве я его практически не видела. Черный костюм и черные туфли, выходящие из дому и входящие в дом. Духовно? Когда я выросла, я поняла, что он превращал правосудие в посмешище. Растаптывал веру в закон. Ради денег. Он не верил ни в добро, ни во зло, ни в справедливость, ни в заповеди Господни, на которых зиждется наша жизнь. Он сам решал, что хорошо, а что плохо, невзирая на социальные последствия. А цель была одна – набить деньгами карманы. Я не знаю более асоциального и аморального человека, чем мой отец. Если б он не получил юридического образования, то стал бы маньяком-убийцей. – Нэнси сухо рассмеялась. – Мой отец – монах.

– Ваш муж воспевает насилие, – напомнил Флетч.

– Разве вы не видите разницы? Мой муж – учитель. Поэт. Жертвуя собой, он указывает на красоту насилия. Оно нас привлекает. Он заставляет нас бороться с насилием в себе. Показывает нам, кто мы есть. Его поэзия не была бы столь доходчивой, если бы не отражала истину.

– Что значит, жертвуя собой?

– Перестаньте. Люди переходят на другую сторону улицы, если видят, что он идет навстречу. За три года нас ни разу не пригласили на вечеринки, которые постоянно устраивают на факультете. Большая часть коллег мечтает о том, чтобы его уволили. В другое место учителем его уже не возьмут. Мы кончим на паперти. И все для того, чтобы Том мог высказать собственную точку зрения. Не о природе насилия, но о человеческой сущности. Разве вы этого не понимаете?

– Так или иначе, человек, которому я верю, сказал, что ваш отец собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею. С тем чтобы на эти деньги музей приобрел высокохудожественные произведения современного религиозного искусства. Остатки своего состояния он хотел передать монастырю, в который намеревался и уйти.

Нэнси пожала плечами.

– Наверное, на то были причины. Полагаю, кто-то собрал на него компромат. Министерство юстиции. Департамент налогов и сборов. Или Ассоциация американских адвокатов. Думаю, после того, как дым рассеялся, вы нашли бы моего отца вместе с его сексапильной, безмозглой женой под защитой какого-то религиозного или культурного фонда, при деньгах, которые по закону отнять у него никто бы не смог.

– Возможно, вы правы. Но вы знали, что ваш отец выражал желание избавиться от своего состояния?

– Я прочитала об этом в газете. Сегодня утром. После того, как его убили.

– А ранее вы об этом не подозревали?

– Нет.

Какое-то время они ехали молча, слушая льющуюся из радиоприемника музыку. Первым заговорил Флетч.

– Вчера в доме вашего отца я встретил женщину лет шестидесяти, с седыми волосами, в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. Я спросил, она ли миссис Хайбек, и получил положительный ответ. О вашем отце она сказала, что он носил черные туфли и вечно блуждал. Фирму «Хайбек, Харрисон и Хаулер» она называла «Хай, ха, хау».

– М-м-м.

– Это ваша мать?

– М-м-м, – Нэнси заерзала на сиденье. – То, что написано на ваших шортах, правда? Вы можете быть другом?

– Смысл этой надписи несколько в ином. – Флетч поменял только тенниску, так как надеялся, что последняя, надетая навыпуск, скроет рекламу «Бена Франклина».

– Вы угадали, – продолжила Нэнси. – Пока я росла, мать с отцом игнорировали друг друга. Я тоже его не интересовала. Став постарше, я начала презирать его. Блестящий адвокат. Дерьмо собачье. Он был преступником. Когда он избавился от матери, засадил ее в дурдом, между нами произошел полный разрыв. Я никогда не заговаривала с ним первой, никогда не заходила к нему. Извините. Поначалу я не сказала всю правду. Я ненавидела этого сукиного сына.

– Однако.

– Не было никакой нужды выбрасывать маму из ее дома. Запирать в клинику, какими бы мягкими ни были тамошние порядки. Ее просто мучило одиночество.

Флетч вспомнил, как миссис Хайбек жаловалась, глядя на свои зеленые теннисные туфли, что ее ни на минуту не оставляют одну.