Первая жертва

Наконец закончился этот суд. Он отнял у меня все силы. Несколько дней я просто отсыпалась и ни о чем не думала. Позвольте от всей души поблагодарить Вас, господина Анно и господина Китано за все, что вы для меня сделали.

В зале суда взрослые наконец меня выслушали. Благодаря этим слушаниям я как будто родилась заново. Раньше я не разрешала себе говорить о своих страхах, тревогах и желаниях, мне никогда не хватало решимости сказать кому-то «нет». Только в суде я впервые почувствовала, что могу выразить свою волю и заявить о своих правах. Ими обладает каждый, и я – не исключение.

Сейчас мы с господином Анно решаем, подавать ли апелляцию, но я склоняюсь к тому, чтобы не пытаться обжаловать решение суда. Я ведь и правда не вызвала скорую, чем обрекла отца на смерть. Я согласна с обвинениями и теперь хочу просто спокойно отбыть срок, к которому меня приговорили. Мне предстоит еще многое понять о самой себе.

Я даже подумала, что хотела бы сама, без посредников, рассказать людям свою историю. Если я когда-нибудь напишу книгу, не могли бы Вы, госпожа Макабэ, стать ее первым читателем?

Весна уже совсем скоро. Я никогда не забуду наши с Вами встречи. Огромное спасибо.

Канна Хидзирияма»

Я сложила письмо. Все-таки у этой истории оказался хороший конец… Но осталась еще одна вещь, которую мне нужно было для себя прояснить. Я быстро написала ответ с благодарностями и своим вопросом, запечатала его в конверт и бросила в почтовый ящик. Меня интересовало, знала ли Канна что-то о том, как появились шрамы на руках у ее матери.

Вот что она написала: «Мама рассказывала, что они остались после аварии, в которую она попала много лет назад. Она очень их стеснялась, может, поэтому так сильно ругалась, когда впервые увидела мои порезы».

Прочитав ответ Канны, я сразу вспомнила лицо этой женщины, когда она без тени сомнения сказала, объясняя происхождение шрамов своей дочери: «Это была курица». Она всю жизнь молчала о собственных проблемах, закрывала глаза на проблемы Канны и даже сейчас продолжала жить во лжи.

Когда Канна поняла, откуда у ее матери шрамы на самом деле, ей, наверное, было очень больно. И только отпустив прошлое, она научится смотреть на мир другими глазами. Но я чувствовала, что теперь Канне это под силу.

Тем же вечером я отправила Цудзи рукопись своей книги. У меня было готово уже восемьдесят процентов текста. Ответ пришел сразу. Сначала шли восторги по поводу содержания, но в конце письма говорилось: «Я хочу обсудить с вами один момент. Лично, если у вас получится». «Интересно, в чем дело?» – удивилась я и отправила ему на выбор несколько удобных для меня дат.

Через несколько дней мы встретились в кафе неподалеку от клиники во время моего перерыва. Цудзи молча сидел, опустив голову и положив руки на колени. Только когда нам принесли кофе, он заговорил:

– По поводу вашей книги… Мое руководство сказало, что суд над Канной вызвал гораздо меньше ажиотажа, чем рассчитывали в издательстве. Если ничего не поменять в книге и напечатать ее как есть, весь тираж распродать вряд ли получится.

После недолгого молчания я ответила:

– Понятно.

Я ожидала чего-то подобного. Об обвинительном приговоре Канне промолчали почти все газеты и новостные передачи. Сейчас СМИ наперебой обсуждали только две темы: сообщения о новом серийном убийце и слухи, касающиеся некой женщины-политика с выдающимися внешними данными.