— Надо же, мой дорогой, ну и совпадение! Возможно, мы окажемся в одной луже. Ты сможешь помассировать мои затекшие ноги, а я потру твои.
— Это правда так ужасно? Я беседовал с несколькими парнями, они говорят, там все довольно мрачно.
— Они не солгали тебе, юный Стэмфорд, только гам не просто мрачно, а мрачнее некуда.
Они придвинулись поближе друг к другу, Аберкромби обнял юношу за плечи и налил ему и себе еще шампанского с коньяком.
— Вам-то что, — сказал Стэмфорд, — вы ведь ужасно храбрый.
— Ужасно, дорогой. Я просто
— Вот видите, вы можете даже шутить на этот счет. У меня так никогда не получится. Я боюсь, что струшу и всех подведу.
— Вот что я тебе скажу, — ответил Аберкромби, — давай не будем говорить об этом, ладно? Давай представим себе, что никакой войны нет и в помине и военная служба нас интересует только потому, что можно соблазнить какого-нибудь уступчивого гвардейца, когда нам захочется чего-нибудь погорячее.
Аберкромби снова поцеловал Стэмфорда, на этот раз в губы. После поцелуя юноша нервно улыбнулся и взял маленькую кожаную папку, лежавшую рядом с ним на бархатных подушках. У Аберкромби сразу же вытянулось лицо.
— Милый мой, пожалуйста, прошу тебя, не говори, что у тебя здесь стихи.
Теперь лицо вытянулось у юноши.
— Я… Ну, да, — пробормотал он. — Я написал одно стихотворение о…
— О своих чувствах перед отправкой на фронт?
— Да! Именно об этом! — ответил молодой человек, снова улыбнувшись.
— Точно так же, как старина Руперт Брук, идиот Зигфрид Сассун и храбрый виконт Аберкромби со своим вдохновляющим творением «Да здравствует Англия»?
— Ну, я никогда не поставил бы себя в один ряд с…
— Ты гордишься собой, молодой Стэмфорд? Ты надеешься, что у тебя все получится? Ты будешь скучать по своей родине, но все же соглашаешься идти и умереть ради нее, если понадобится?
Молодой человек приуныл.
— Вы надо мной смеетесь.
— Ну, признайся, я прав?
— Да, я написал именно об этом.
— Как оно называется?
— Оно называется «Об Англии, доме и красоте».
— Хорошо. Значит, читать его не обязательно? Убери свою панку, мой юный друг, лучше потанцуй со мной.
— Вы очень жестокий, — сказал Стэмфорд со слезами на глазах. — Я поэт, как и вы. Я думал, вы отнесетесь к этому с уважением.
— Я не поэт, дорогой. Уже нет. Мне все надоело. Такая скука, ты не представляешь. За много месяцев не написал ничего. Ни словечка. Кстати, ты хоть представляешь, сколько людей просят меня почитать их белиберду? Мне, черт возьми, даже по почте стихи посылают! В наши дни
— Значит, вы не станете читать мои стихи?
— Нет, мой маленький поэт, не стану.
— Понятно.
Стэмфорд убрал папку.
— Но мы можем быть друзьями? — поинтересовался он. — Несмотря на ваше презрение ко мне…
— Дорогой мой! Какое презрение? С чего ты это взял? Я думаю, что ты милый, приятный и очень, очень красивый, и честное слово, если я когда-нибудь решу почитать
Пианист играл вальс, и Аберкромби взял Стэмфорда за руку.
— Пойдем, милый, — сказал он. — Я буду Альбертом, а ты Дорис.
Они кружились в вальсе на тесном пятачке перед баром мистера Бартоломью. Рядом танцевали еще две или три пары, а затем они, одна за другой, отправились к лестнице.
5
Банный день в пивоварне
В тот момент, когда Кингсли смотрел вслед Агнес, а виконт Аберкромби и его молодой друг танцевали вальс в крошечном баре клуба «Лиловая лампа», по другую сторону Ла-Манша, в маленькой бельгийской деревушке Витшете, группа рядовых пятого Восточно-Ланкаширского полка впервые за много недель ожидала банного дня.
До войны, еще до того, как деревушку захлестнули битвы на Ипрском выступе, в Витшете не было никаких особых удобств. Теперь, после трех лет побоищ, от нее практически ничего не осталось. Дома лежали в руинах, единственная мощеная улица превратилась в грязную канаву, шпиль церкви был разрушен, а все деревья и цветы погибли. Однако деревушка имела одно важное преимущество, притягивающее к ней солдат пятого Восточно-Ланкаширского полка. Она стояла (или, точнее, уже лежала) в целых двух милях от нынешней линии фронта. Поэтому именно здесь полк пытался предоставить своим изможденным солдатам короткую передышку после боя.
Армейская баня в Витшете располагалась, как и большинство армейских бань, в старой пивоварне. Здание было частично разрушено, но инженерные службы постарались: крышу перекрыли, а водопровод переделали так, чтобы получилась общая душевая.
В соседнем полуразрушенном доме стояли, в ожидании бани, человек пятьдесят в грязных мундирах, с полотенцами через плечо. Они курили папиросы и ждали, пока закончит мыться предыдущая группа из пятидесяти человек.