Первая жена

В полном бессилии Надя сидела за столом перед чашкой остывшего чая, к которому так и не притронулась. Боже, о чем с ней сейчас говорил муж? Она никак не могла взять в толк, в чем он ее обвиняет. Или не обвиняет? Тогда почему обижается? Ну не хочет она слышать ничего плохого, не хочет допускать негатива в свою жизнь. Это же нормально. Почему она должна говорить о неприятном? О тяжелом? Она все свои домашние дела делает хорошо, все функции супруги выполняет безупречно. Чего же еще от нее хотят? Ах, этого мало? Надо еще и другом быть? А ей и так казалось, что лучшего друга, чем Глеб, у нее нет.

Изумление Нади было настолько глубоким и искренним, что слезы душили ее, по-настоящему перехватывая горло. Она вышла в ванную, долго умывалась там холодной водой, пока не замерзли руки.

Когда она вышла, Глеба в кухне не было. Он закрылся в кабинете и включил компьютер. Ей пришлось в одиночестве убирать со стола и мыть посуду. И даже телевизор, который всегда работал в кухне, на этот раз был забыт.

Поздним вечером, когда уже ложились спать, Глеб спокойным голосом, будто бы подводя итог сказанному, добавил:

– Знаешь, о чем я сожалею?

Она полуобиженно-полувиновато взглянула на него.

– О том, что раньше не сказал тебе этого.

– Чего «этого»?

– Того, что ты эгоистка, что по-настоящему ты любишь только себя, что у тебя нет привязанности ни к кому и что меня ты рассматриваешь только как приложение к своему собственному комфорту.

Она усмехнулась:

– А что было бы, если бы ты сказал раньше?

– Не знаю… Не знаю, что изменилось бы в наших отношениях… Может, они вообще бы разрушились, не знаю… Но мне почему-то надоело врать самому себе. Понимаешь? Хотя… – он раздраженно махнул рукой. – Вряд ли ты это поймешь.

– А почему врать-то? Глеб! В чем обман?

– Ладно, Надь! Давай спать! Я как-нибудь сам решу свои внутренние вопросы. Как, собственно, всю жизнь и решал их самостоятельно, без твоей помощи.

Он уже собрался было выключить свет, но задумался и печально произнес:

– Тебе было плохо весной… Да и в начале лета тоже…

Она вскинула на него заплаканные глаза.

– Я это почувствовал. Но ни тогда тебе вопросов не задавал, ни сейчас не спрашиваю. Просто был рядом, просто не выпускал тебя из-под своего контроля. Тебе было грустно – ты грустила, было больно – ты проживала свою боль. Я не лез в душу, но если бы хотела поделиться, я бы выслушал. Не хотела говорить, я уважал твой выбор. Это и есть дружба, понимаешь?

На этих словах он выключил свет и лег в постель. Через пару минут передумал: забрал подушку и пошел спать в гостиную на диван.

*

Через несколько дней Надежда затеяла генеральную уборку. И если обычно она опасалась что-то выбрасывать из кабинета Глеба, то на этот раз решилась все же более тщательно разобраться с сомнительными вещами. Старые журналы – явно на выброс, пустые коробочки из-под дисков – туда же. Календари прошлых лет, засохший клей, запылившиеся блокноты, сваленные горой в углу стола. Протереть настольную лампу, ведро освободить от мусора, проветрить комнату и поднять с пола упавшие бумаги.

Она, не читая, сложила стопку листов, но за один из них зацепилась взором и удивилась увиденному. Это было стихотворение, написанное от руки. Явно не Глебом. Его бы почерк она узнала. Значит, Глебу! Ни даты, ни подписи, ни обращения.

Надя прочитала несколько раз и ничего не поняла. Ну просто ни одной мысли из прочитанного не могла осознать, кроме разве что последней фразы…

Понемножку, потихоньку,

Не спеша

Шла к твоей душе моя душа…

Незаметно, ненароком,

По чуть-чуть.

Там табличка есть: «Не трогать!

Не спугнуть!»

Там при входе возле двери

У крыльца

Все ошибки, все потери без лица…

Там глаза от слез опухли,

Вниз глядят.

Примеряют, одевают честный взгляд.

А душе небезразлично,

С кем ей быть,

У нее своя привычка есть – любить!

У нее одна задача – отдавать!

У нее одна удача – принимать!

Не волнуйся,

Не тревожься,

Не грусти!

Сердце больше пусть не рвется!

Отпусти!

Мы же вместе, мы же рядом,

Оба-два.

Ты мне выпал, как награда!

Навсегда!

*

Кое-как закончив уборку, она рассеянно накрыла стол к ужину. После того разговора настоящего примирения так и не случилось. Они жили вроде бы привычной жизнью, вели обычный образ семейного существования, но напряжение не проходило, оба были зажаты, обижены, погружены в собственные переживания, и никаких особых шагов к примирению ни одна из сторон не делала.

После ужина Надя все же решилась спросить:

– Глеб, ты извини… Я случайно наткнулась… Уборку у тебя в кабинете делала.

Он не дослушал, закричал сразу:

– Зачем? Я же тебя просил: ничего не надо трогать! Надо будет, сам уберу! Ну и что ты там обнаружила? – Он был явно недоволен произволом супруги. Конечно, мыть полы и вытирать пыль – не мужское занятие, но выбрасывать что-то или просматривать свои личные бумаги Глеб не разрешал никому.

– Да я ничего такого… Проветрила и полы… Там просто бумаги на пол упали от сквозняка, когда я окно открывала.

– И что? – он тяжелым взглядом уперся в ее лицо.

– Я стихи увидела.

– Ну?

– Это ты писал?

– Нет.

– Тебе?

– Да!

– Может, ты объяснишь?