Первая страсть

Не переставая думать обо всем этом, Андре дошел до маленького дворика Школы; вокруг бассейна блестели зеленые деревца, и Андре стал прогуливаться тихими шагами по галереям. Перед памятником Анри Реньо он остановился. Он посмотрел на бюст художника. Это лицо, такое молодое и умное, трогало его. Опершись о столб, мраморная Муза протягивала герою пальмовую ветку памяти и славы. Берсен часто говорил о Реньо, талантом которого он восхищался. Андре прочел переписку художника. Ему была знакома его жизнь, его любовь к свету и цветам, его склонность к живописным пейзажам, его пребывания в Испании, в Алжире, в Марокко. Он тоже когда-нибудь будет жить в такой же обстановке, бывшей столь дорогой творцу «Саломеи» и «Мавританского правосудия». Он тоже будет жить в белом доме с внутренним двором, где будет журчать стройный фонтан. Вместо легкого неба апрельского Парижа он видел расстилающуюся над собой яркую лазурь Востока. На улицах он будет встречать плавно идущих верблюдов и бегущих мелкой рысью ослов. За белыми стенами сада, над которыми будут возвышаться султаны пальм, он услышит, как будут раздаваться глухие барабаны и стонать крикливые флейты. Порой в выжженной деревне, под ослепительным солнцем, раздастся в вихре красок и головокружении галопа стрельба арабских джигитовок. Потом он вернется домой и подымется к себе на террасу… На западе небо окрасится цветом меди. Он услышит глухой шум падающего на землю граната или апельсина, отрывающегося от слишком отягощенной ветки; ему будет казаться, что молчание заигрывает с кучей звонких плодов, в то время как ветер, поднявшийся к вечеру, будет приносить из пустыни песчинки, а над выпуклым куполом мечети луна покажет свой двойной сверкающий рог. И тогда, конечно, от Парижа его будут отделять многие мили, но что ему будет до этого? Там у него не останется ничего, что бы его удерживало. У него не было возлюбленной!

И Андре снова стал разглядывать Музу и мраморную подставку. Этот образ славы был также образом любви. И он вспомнил слышанную им историю о Реньо, Реньо, бывшем во время войны женихом девушки, которую он любил. Да, юноша запасный шел на врага с сердцем, полным любви. И Андре представлял себе роковой день. Бюзенвальский [25]парк в снегу, атаку, отступление и эту шальную пулю, которая поразила художника-солдата. Может быть, и он покончит таким же образом, ибо, если наступят события, предсказанные дядюшкой Гюбером, то ему тоже достанется. Скромные обязанности обозника не застраховывают от опасности. Это будет смерть «штафирки», но все же смерть!

Он растрогался. Первые весенние дни располагают к меланхолии. Они часто уже заставляли Андре думать о смерти, но каким-то неясным, косвенным, отдаленным образом. Сегодня мысль о ней делалась более определенной. В конце концов, чего ему особенно жалеть в жизни? Разве уж так приятно жить и так желанно стариться? Какие могли быть удовольствия у только что виденного им старого привратника, крошившего хлеб своим голубям? А дядя Гюбер, что брал он от жизни? И Андре представил себе его прежним, в пышной форме стрелка, уезжающего галопом на своей лошадке в Италию. Вероятно, он тоже боялся смерти, когда в его ушах свистели и гремели маджентские пули и ядра. Смерть пощадила его, и он прожил длинную жизнь. Он прожил ее плоско, кропотливо, мелочно, бесполезно, делая всегда одно и то же — что именно, этого никто не знал, впрочем, зарывшись в своем домике в Сен-Мандэ, забавляя свой ум глупостями и химерами вроде его ложных предсказаний, не подтвержденных ничем основательным и бывших одним из тех пустых умозаключений, которые производятся при звоне блюдечек в провинциальных кафе, в час вермута и абсента, оракулами из подпрефектур или уездных городов.

Он совершенно напрасно опечалился нелепыми разговорами этого старого сумасшедшего дядюшки Гюбера, которые предстали перед ним во всем их смешном виде. Для Парижа еще не настал последний день. Вдруг Андре почувствовал себя как бы облегченным от тяжести, давившей его воображение, а мраморная Муза на победном постаменте заменялась иным образом, образом уже близким его грезам и улыбавшимся ему своим кротким живым лицом.

IX

Обычно во вторник, в приемный день его матери, Андре Моваль справлялся, возвратившись домой, был ли кто-нибудь в гостиной. Если там бывали еще гости, он уходил к себе в комнату, нисколько не собираясь отвечать на насмешливые замечания г-жи Жадон, упрекавшей его за то, что он не ходил постоянно на чай, даваемый еженедельно ее дочками. Из этих отсутствий Андре г-жа Жадон заключала, что теперешние молодые люди совсем не любят хорошего общества. Г-жа Моваль извинялась за сына под тем предлогом, что он занимается. Он деятельно готовился к своему экзамену по праву. Нет, он был серьезен и много читал. Г-жа Жадон покачивала головой как человек, желающий, чтобы его убедили, но не перестающий думать свое. Андре, которого г-жа Жадон раздражала, избегал ее, как чумы.