Первая мировая: война, которой могло не быть

Поворот заметили и современники, ничего не знавшие об инструкции. Фабр-Люс считал его главным мотивом желание укрепить распадающийся Тройственный союз перед лицом консолидации Антанты. Этой цели служили и воинственные высказывания кайзера, которые он периодически делал как по своей воле, так и по совету канцлеров и Тирпица. К середине 1913 г. Вильгельм II окончательно поверил в «окружение» Германии и неизбежность нападения на неё Франции и России. Эту уверенность в нём укрепляли неудача или как минимум безрезультатность компромиссной политики Бетмана, избрание Пуанкаре на пост президента, печальные для Тройственного союза итоги Второй Балканской войны, известия о строительстве стратегических железных дорог в западных губерниях России, воинственные заявления парижской и петербургской прессы. Кайзер заметно нервничал. Попавший под влияние пангерманистов, кронпринц призывал отца переходить к активным действиям, не дожидаясь нападения, — пока не поздно.

Начиная с аннексии Боснии и Герцеговины, в тандеме Берлин—Вена Австрия играла более активную роль, но это не значит более влиятельную или определяющую. Её правящие круги стали рассматривать внешнюю экспансию как средство не только поддержания международного престижа (так поступали все великие державы), но и решения внутренних проблем, а это опасный курс. В последнем Германия не нуждалась, но кайзера и его окружение преследовало то, что Бисмарк называл «кошмаром коалиций». В такой ситуации приходилось считать не только крупных, но и мелких союзников. Именно об этом в 1-й половине 1914 г. шли переговоры между Берлином и Веной, вокруг которых нагромождено столько вымыслов.

Самый впечатляющий среди них — «Конопиштский пакт», якобы заключённый Вильгельмом II и Францем-Фердинандом, когда кайзер любовался знаменитыми розами в имении Конопишт 12—13 июня 1914 г. Его придумал обозреватель лондонской «Тайме» Уикхэм Стид, друг южных славян. В феврале 1916 г. он опубликовал статью о том, что император и эрцгерцог договорились спровоцировать Россию на войну с целью разгромить её и радикально перекроить карту Восточной Европы: создать польское королевство для Франца-Фердинанда и его старшего сына, славянско-венгерское королевство — для младшего, оставив Францу-Иосифу только германские земли Австрии. Стид намекнул, что убийство наследника престола было организовано венским двором, узнавшим об этих планах. По другой версии, в Конопиште было окончательно спланировано нападение на Сербию.

Сенсация оказалась фомкой, но недолговечной. Уже в 1920 г. была опубликована запись о переговорах, сделанная дипломатом Карлом фон Тройтлером, который сопровождал кайзера. Ни о чём подобном собеседники не говорили. Их занимали более насущные проблемы: слабость Турции и её возможный конфликт с Грецией; австро-итальянское соперничество в Албании; реваншистские планы Болгарии; позиция Румынии, склонявшейся в сторону Антанты, хотя на её престоле находился представитель дома Гогенцоллернов. Эрцгерцог раздражённо говорил о венгерской аристократии, которая притесняла славянское и румынское население. О Сербии, похоже, не было произнесено ни слова. О России — только то, что её нечего опасаться. «Её внутренние трудности слишком велики, — заметил хозяин, — чтобы позволить ей вести агрессивную внешнюю политику». Он также сообщил о предстоящей замене австрийского посла в Берлине — пожилого графа Ладислауса Сегени.

О России и Сербии кайзер беседовал с Францем-Иосифом, Берхтольдом и Тиссой в конце марта 1914 г., когда находился в Вене, но их больше волновала Румыния. Говоря о военных приготовлениях Петербурга, гость заметил: «У нас есть все основания пристально наблюдать за ними, однако я не думаю, что их главной причиной являются воинственные намерения против Австрии или Германии». «Россия побуждаема к этому Францией, — отметил он, — потому что иначе не получит от неё денег» (на строительство стратегических железных дорог у западных границ). Тисса отметил, что в интересах Австрии не давать Сербии выход к Адриатике (на этом не первый год настаивал Петербург), и предупредил, что в случае большой войны Австро-Венгрия увязнет на Балканах и вряд ли сможет прийти на помощь Германии.

«Пожалуй, главным результатом свидания в Конопиште, — заметил Фей, — было влияние, оказанное им на психологию императора. Убийство эрцгерцога сильно подействовало на его впечатлительную и склонную к неожиданным вспышкам натуру ещё и потому, что здесь был убит друг, которого он посетил в домашней обстановке всего за несколько дней перед этим. Револьверные выстрелы в Сараево прогремели, когда ещё свежо было воспоминание о розах в Конопиште, и это особенно усилило тот ужас, с которым Вильгельм всегда относился к террористическим убийствам. Если до того он удерживал Австрию от резких выступлений против Сербии, то теперь Сербия стала представляться ему каким-то гнездом убийц, и он неблагоразумно предоставил графу Берхтольду полную свободу действовать против неё так, как это сочтут уместным в Вене».