Первая мировая: война, которой могло не быть

Развязка скандала совпала с австрийским ультиматумом и реакцией Сербии на него, когда Франция, по замечанию Жоржа Клемансо, осталась «без правительства»: Пуанкаре и Вивиани возвращались из России на броненосце «Франс». В отсутствие президента, премьера и министра иностранных дел кабинет не принимал никаких решений. Оставшийся «за старшего» министр юстиции Жан Бьенвеню-Мартен, не имея чётких инструкций, мог только выслушивать заявления послов и невнятно говорить о желательности «мирного разрешения» конфликта, что породило легенду о его «примиренческой позиции» и разногласиях в правительстве. Пуанкаре определил политический курс, находясь в Петербурге, согласовал его с союзником, и, получая по ходу следования телеграммы из европейских столиц, укреплялся в своём выборе. Военная сторона дела была решена известными нам — но не французским депутатам — конвенциями с Россией и договорённостями с Англией. По возвращении домой 29 июля Пуанкаре и Вивиани немедленно собрали совет министров и отчитались о поездке — фактически о решениях, которые они приняли единолично. Министры не возражали. «Приезд Извольского, — добавил Полетика, — мог только усилить позиции сторонников войны».

За дело взялись военные. 24 июля, после получения австрийского ультиматума и его обсуждения советом министров, глава военного ведомства Адольф Мессими предупредил начальника генштаба и главнокомандующего на случай войны Жака Жоффра о возможности вооружённого конфликта. 25 июля начались приготовления к мобилизации; два дня спустя вступило в силу «положение об угрожающей опасности». 29 июля британский военный атташе Генри Ярд-Буллер подвёл итог: «Все предварительные меры, предшествующие мобилизации, выполнены, и теперь остаётся лишь нажать кнопку, чтобы были призваны необходимые запасные. Все офицеры и солдаты, находившиеся в отпуску, вернулись или возвращаются к своим воинским частям так быстро, как только возможно. Офицеры генерального штаба завалены работой и не могут отлучиться со своих постов».

Немцы тоже не спускали глаз с французов, но их впечатления были иными. Сводка за 28 июля — день, когда был оглашён вердикт суда по делу мадам Кайо, — гласила: «Париж совершенно спокоен, печать поразительно умеренна. О мобилизации нет и помину». 29 июля в Берлине заволновались, предупредив, что Германии придётся объявить «состояние угрозы войны». Вивиани заверил немецкого посла в том, что «до мобилизации ещё далеко», а Извольского — «в решимости действовать в полном единении» с Россией. Через несколько часов, т. е. в ночь с 29 на 30 июля, посол проинформировал Вивиани, а военный агент Алексей Игнатьев — военного министра, что Петербург отверг германское требование о прекращении военных приготовлений, и потому «нам остаётся только ускорить вооружения и считаться с вероятной неизбежностью войны», как телеграфировал ему Сазонов.

Речь шла о всеобщей мобилизации. После совещания Пуанкаре, Вивиани и Мессими в Петербург полетела телеграмма на имя Палеолога (копия в Лондон) о том, что «французское правительство готово выполнить все союзнические обязательства». Сазонов успел узнать о ней от посла перед поездкой к царю 30 июля. Получив согласие монарха на всеобщую мобилизацию, он известил об этом Янушкевича и посоветовал тому «сломать свой телефон». Отдавая вынужденную дань идеологической риторике, Полетика сделал вывод: «Телеграмма Палеологу является важным моментом в истории вступления империалистической Франции в войну. По существу она означала решение французского империализма ввязаться в войну во что бы то ни стало. Поэтому все события, происходившие в Париже после принятия решения, зафиксированного в телеграмме Палеологу, являются событиями скорее технического, чем принципиального характера». В тот же вечер были мобилизованы войска прикрытия — пять армейских корпусов, или четверть всей армии. Приказ расположить их в 10 км от германской границы трактовался как проявление миролюбия и стремление избежать провокаций, однако за ним стояло давление… промышленников-металлургов, боявшихся за свои заводы в приграничной зоне.

^{Жак Жоффр}

31 июля Жоффр потребовал объявления хотя бы частичной мобилизации. Министры согласились, получив сведения о состоянии «угрозы войны» в Германии и вступлении австрийских войск в Белград. В 7 часов вечера к Вивиани явился немецкий посол Вильгельм Шён с ультиматумом. Правительству предлагалось в течение 18 часов дать ответ, «намерено ли оно остаться нейтральным в русско-германской войне», поскольку Берлину «придётся» объявить мобилизацию, а это «неизбежно будет означать войну». Премьер заявил, что не имеет сведений о всеобщей мобилизации в России, а только о «мерах предосторожности», поэтому «не хотел бы совершенно отказаться от надежды избежать крайностей» и обещал ответ к следующему утру.