Первая мировая: война, которой могло не быть

Назначение в 1906 г. генерала Конрада фон Гётцендорфа начальником генерального штаба и Алоиза Эренталя министром иностранных дел Австро-Венгрии показало, что империя переходит к активной (многие говорили — агрессивной) политике. По словам Фея, они «очутились в роли докторов, которым предстояло испробовать радикальные средства для того, чтобы спасти пациента от смерти. К несчастью больного, доктора коренным образом расходились в диагнозе и методах лечения, как это часто бывает с врачами, и недолюбливали друг друга». Гётцендорф был откровенным милитаристом, считая военную силу лучшим, если не вообще единственным, средством решения всех международных проблем, о чём открыто говорил, не думая о возможных последствиях. Эренталь тоже полагался на силу, но отдавал предпочтение дипломатии. Это особенно чётко проявилось в случае с аннексией Боснии и Герцеговины.

Судьба двух провинций решилась 16 сентября 1908 г. в замке Бухлау, который принадлежал Берхтольду, в то время — послу в Петербурге. Эренталь пригласил туда своего русского коллегу Извольского для доверительной беседы. У обоих министров были замыслы, для осуществления которых требовалось согласие другой стороны. Разговор возник не вдруг: годом раньше Извольский уже говорил Эренталю, что после поражения на Дальнем Востоке и потери Порт-Артура «(ужовой для расширения военного и морского могущества России является Чёрное море», а Босфор и Дарданеллы должны быть открыты для прохода её военных кораблей. О проблеме Константинополя и проливов мы поговорим в следующей главе, а пока лишь обозначим тему. Изменение статуса проливов требовало согласия других держав, поэтому русский министр начал объезд европейских столиц, чтобы прозондировать почву. В лице Эренталя он нашёл заинтересованного собеседника Австрийский министр, в свою очередь, хотел покончить с проблемой Боснии и Герцеговины, в управлении которыми постоянно сталкивались интересы военных и гражданских властей. Кроме того, «младотурки», пришедшие к власти в Константинополе в июле 1908 г., могли попытаться вернуть оккупированные провинции под своё управление. Что же произошло в Бухлау?

^{Алоиз Эренталь}

Переговоры велись без свидетелей и без протокола. Как отметил историк Анатолий Игнатьев, они «отнюдь не носили идиллического характера, сопровождались взаимными обвинениями в неверности согласию и привели к достижению договорённости лишь после длительного жаркого спора». Извольский согласился на оккупацию Боснии и Герцеговины при отказе Австрии от дальнейшего продвижения в сторону Салоник и от прав на побережье Черногории, Эренталь — га открытие проливов для русских кораблей и поддержку соответствующего демарша Петербурга. «Казалось бы, — продолжает Игнатьев, — что при такой атмосфере результаты встречи следовало точно зафиксировать. Между тем собеседники предпочли ограничиться неофициальным джентльменским соглашением, что оставляло каждому определённую свободу трактовки. Не были уточнены ни срок аннексии, ни время выдвижения Россией вопроса о пересмотре статуса проливов, ни процедура оформления предполагаемых изменений».

Договорённость становилась политическим решением после её одобрения обоими императорами, однако России требовалось согласие других держав, а Австрии нет. Эренталь сразу же воспользовался этим и 29 сентября разослал австрийским послам письма Франца-Иосифа главам иностранных государств с извещением о намеченной на 7 октября аннексии; письма надлежало вручить двумя днями ранее. Получив письмо 5 октября, болгарский князь Фердинанд немедленно провозгласил полную независимость от Турции и объявил себя царём (министры в Бухлау заранее согласились на это), поэтому Вена объявила об аннексии уже на следующий день.

Извольский, отрапортовавший царю об успехе переговоров в Бухлау и спокойно продолжавший консультации со своими коллегами в Европе, узнал о случившемся из газет перед самым прибытием в Париж. Германия и Италия согласились поддержать требования России в обмен на некоторые услуги. Первая не конкретизировала свои пожелания. Вторая намеревалась потребовать у Турции североафриканские провинции Триполи и Киренаика, против чего Петербург не возражал. Интересно отметить, что через несколько лет все трое — сам Извольский, Вильгельм фон Шён и Томмазо Титтони — оставят министерские посты и окажутся послами своих стран в Париже, где будут активно продолжать свои дипломатические интриги.

Раздражение в адрес Эренталя, который провёл аннексию так быстро и не предупредил об этом заранее (его письмо ожидало русского министра в Париже), усугубилось позицией Франции, которую посол Александр Нелидов определил как «безразличие». Париж отказался поддержать Россию без согласования с Англией. Но главное разочарование ждало англофила Извольского в Лондоне.