Первая линия. Рассказы и истории разных лет

ИГРЫ С НИМ [14]

Давай, — говорит, — играть, будто я умер, а ты еще нет, и вот ты идешь по улице, грустно тебе, пусто тебе, ясно тебе, что теперь так будет всегда, и вдруг — я иду навстречу, как ни в чем не бывало. Что скажешь?

Подставляй, — скажу, — правую щеку. И левую наготове держи.

* * *

Давай, — говорит, — играть, будто я — бумага, а ты — ножницы, будто я — камень, а ты — бумага, будто я — ножницы, а ты — камень.

Время пошло, — отвечаю.

* * *

Давай, — говорит, — играть, будто мы незнакомы. И ты тогда будешь ходить по улице туда-сюда и не обращать на меня никакого внимания. А я подожду-подожду в сторонке, постою за углом, а потом ка-а-а-ак напрыгну!

Так играем уже, — говорю. — Давно.

КОМЕДИЯ ДЕЛЬ АРТЕ [15]

Оба шута: и Пьеро, весь в посеревшей за день пудре, в синяках от Арлекиновой палки, и сам Арлекин, чей рот перекошен от каждодневных гримас, ладони цветут экземой, а кровь отравлена собственным сарказмом, возносят по вечерам благодарственную молитву.

— Господи! — говорят они тайным дуэтом (каждый у себя, наедине с собою и сам за себя, но одновременно). — Спасибо Тебе, Господи, — твердят они, — что не сотворил меня дурой Коломбиной, у которой нет иной печали, кроме как сделать наконец выбор между двумя никчемными шутами, Пьеро и Арлекином.

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОППОВЕДЬ [16]

1. Начальная ситуация

Мне бы на диване сейчас лежать, книжку читать, яблочком румяным хрупать, сигаретку бы скрутить — голландский табачок, конопляная бумажка, зеленовато-серая, с бледными волоконцами, спички из кафе «Жили-были», с синенькими серными головками — пустячок, а приятно. Так приятно, что к чертям собачьим бы всю эту затею. Лежать бы на диване, глядеть бы в бледную сизую твердь потолка, щуриться бы по-кошачьи, помалкивать бы…

Но ведь не дадут.

Они говорят, я — Герой. И, дескать, поэтому сейчас начнется «самое интересное». Что именно — не разъясняют, только улыбаются нехорошо, да глаза отводят. Говорят, мне понравится, но, похоже, и сами не очень-то в это верят. Но, в любом случае, никуда мне не деться — так они говорят. Мне, надо понимать, крышка.

2. Запрет, усиленный обещаниями

Они говорят: на диване мне теперь лежать никак нельзя. Вроде как, если я улягусь все-таки на диван, мир непременно рухнет. Ну, то есть, не весь обитаемый мир, не того я полета птица, а только мой тутошний, маленький шестнадцатиметровый квадратный мирок. Но уж зато точнехонько мне на макушку обвалится. Фирма гарантирует.

Зато обещают: если я буду держаться от дивана подальше, тогда, дескать, пронесет. Может быть и вовсе ничего не случится. А только появятся на пороге гонцы из Оттуда-Не-Знаю-Откуда с мешком леденцов и пряников для меня.

Скажут: хорошая собака. Скажут: ай, молодца! Скажут: садись, пять. Скажут: вы приняты. Скажут: мы хотим заказать вам…

Да уж. Что, интересно, они могут мне заказать?

И потом, я ненавижу леденцы. А вот пряники — это как раз ничего, могу съесть парочку за чаем…

Но, видит бог, мне неплохо жилось и без пряников.

3. Отлучка Старших

И тут, откуда ни возьмись, появляются Старшие. В основном, по званию. Нет, к слову сказать, ничего проще, чем быть старше меня по званию, ибо по званию я — Младший. Нам, Героям, так положено. Это зачем-то нужно, но я не помню, зачем. Надо будет потом почитать, если сказка хорошо закончится…

И вот Старшие стоят на пороге и укоризненно глядят на меня. Мне, честно говоря, совсем хреново. Я не понимаю, что все эти престарелые придурки делают в моей жизни. Я не знаю, кто они такие, и откуда взялись. И, по правде сказать, знать не хочу. Многие знания — многие печали, так-то.

Старшие говорят, что сейчас им придется отлучиться. Но обещают вернуться. Первая новость радует меня несказанно, вторая же повергает в уныние.

Ну, впрочем, мы еще поглядим, кто и куда вернется. Это мы еще разберемся.

Но пасаран.

4. Нарушение запрета мотивируется

И не в том вовсе дело, что сладок, дескать, запретный плод. Знаю, жевал я в ветвях девять долгих ночей. Только и счастья, что не отрава. Ну, скажем так, не всегда отрава. Через раз.

Просто устал я от этого бардака. И соображаю плохо.

Мне бы, что ли, полежать.

5. Нарушение запрета

Ну вот и плюхаюсь со всей дури на диван, как шмат сырого теста в невесомую мучную пыль. Опустите мне веки.

Какое-то время ничего не происходит. Только покой и воля, по чайной ложке на удар сердца. Дивная пропорция.

6. Вредительство

Потом зачем-то случается Вредительство.

Поначалу оно тихонько, как воспитанная мышь, шерудит в углу и, в общем, не очень мешает. Я делаю вид, что сплю, Вредительство делает вид, что старается мне не мешать.

Мы — прекрасная пара, я и мое маленькое Вредительство. Я пока не знаю, как оно выглядит и в чем, собственно говоря, состоит, но это пустяки. Главное — мы не очень мешаем друг другу. Необходимое и достаточное условие сожительства.

7. Рудимент сообщения беды

Наконец у Вредительства не выдерживают нервы.

— Я случилось! — тоненько взвизгивает оно. — Я у тебя случилось!

— Усраться можно, — вздыхаю. — И что теперь?