Первая командировка

Дорогой мой профессор, спасибо вам за вашу науку и низкий-низкий вам поклон. Ничего, дорогой профессор, выдюжим. Когда вернусь, я приеду к вам, чтобы рассказать, что я думал о вас сейчас, сидя в этом больничном парке…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Выражаю вам сочувствие, товарищ Самарин. Оказывается, у вас есть нервы и они совсем не железные». — Так утром сказал самому себе Самарин.

Было шесть утра. А заснул около четырех. И теперь как-то смутно помнил, что было после госпиталя. А собственно, что там вспоминать? В комендатуре ему вернули документы, и все. Вспомнилось, как один из тех молоденьких офицеров, посмотрев подтверждение освобождения его от военной службы, сказал задумчиво: «Тот случай, когда можно позавидовать больному». И больше ничего не было.

А вот с момента, как вошел в свою комнату, Самарин помнил все, может быть, каждую минуту, вплоть до четырех часов утра, когда он провалился в сон. Нелегкий был вечер, нелегкая ночь…

Он еще не был умудренным опытом разведчиком. И многое для него было впервые. В том числе и опасности.

Не зажигая света, не раздеваясь, он лежал на кровати обессиленный — будто плыл, плыл, теряя последние силы, и вдруг волна выбросила его на спасительный берег. Он даже дышал неровно, учащенно. И хотя твердил себе: «Все уже позади, позади», успокоиться он не мог. Но в это время память странным образом не затрагивала подробности сегодняшнего, оно было только в изнеможении, в ощущении, что опасность миновала, да еще в неровных толчках сердца. А одновременно память уводила его назад, в далекое-далекое…

Теплый майский вечер медленно опускался на аэродром. Час назад здесь некуда было спрятаться от рева моторов тяжелых кораблей, уходивших на боевое задание. А сейчас на всей необозримой равнине летного поля улеглась такая тишина, что издалека, было слышно скрипение коростеля. Указатель ветра сник и болтался на мачте шутовским колпаком. Трудно было представить, что где-то, и не так уж далеко, фронт и как там сейчас, в этот тихий вечер…

Красная ракета взлетела полого и быстро истаяла каплями над черной чертой горизонта. Острова голубого тумана из ничего возникали над аэродромом, плавно покачивались, жались к земле.

До отлета Самарина оставались минуты. Собственно, по плану его самолет уже должен был находиться в воздухе, но у экипажа возникли какие-то сомнения по метеокарте, и штурман побежал на командный пункт.

Самарин и Иван Николаевич стояли неподалеку от тяжелого в неподвижности самолета, у бензозаправщика, водитель которого, похрапывая, сладко спал, привалившись на руль и свесив одну ногу в кирзовом сапоге в приоткрытую дверцу. (Как ему не позавидовать?) Самарин чувствовал себя в этой безмятежной тишине неважно, его сковывало нервное напряжение. Не то чтобы он боялся, но трудно было спокойно думать о том, что с момента вылета начнется неизвестность, которой потом не будет конца. Благополучно ли пройдем над фронтом? Долетим ли до места? Как пройдет прыжок и приземление? Как там сложится все, в первые минуты на земле? Все неизвестно, и все таит в себе опасности. «Наверно, никто спокойно думать об этом в такие минуты не может», — утешал себя Самарин. И вдруг услышал глухой голос Ивана Николаевича:

— Знаешь, что я хочу тебе сказать на прощание? О привычке к опасности…

Самарин даже затаил дыхание.

— Да, такая вот у нас с тобой работа. Такая профессия. Случайные опасности угрожают всем. А у разведчика опасности как бы запланированы. Одни у нас говорят: к опасности можно привыкнуть. Однако глагол «привыкать» суть дела точно не выражает. Кроме того, привычка порождает равнодушие и некоторый как бы автоматизм восприятия происходящего с тобой, а это станет для тебя новой опасностью, дополнительной ко всем. Лучше выработать в себе негаснущую готовность к любой опасности и стремление ее избежать или преодолеть. И помнить при этом, что появление опасности чаще зависит от тебя самого, от того, как ты живешь и работаешь по легенде. И поскольку все возможные и невозможные опасности предусмотреть все-таки нельзя, то должна быть готовность к ним каждую минуту. И это «каждую минуту» — не для красного словца. Потому что, даже когда ты спишь, в это время где-то возникает опасность…