Первая командировка

— И от страха вы преподали мне урок оптимизма! — рассмеялся Осипов. — Но давайте все-таки выпьем, что оставил нам бравый ординарец.

— Я не пью, — сказал Самарин и, увидев, как раздраженно глянул на него Осипов, добавил: — Мне нельзя, сердце.

— Немножечко «Кьянти» можно, я разрешаю, — снова засуетился Килингер, который все это время, испуганный и подавленный, сидел у стола. Он налил Осипову водки, себе и Самарину вина и поднял бокал: — Знаете, за что мне хочется выпить? За оптимизм, да-да, за оптимизм! — Он и Самарин сделали по глотку вина.

Самарин сморщился:

— Действительно, кислятина.

— В этом я разбираюсь, — обронил Осипов и единым глотком выпил водку. И снова рассмеялся: — Любовь к водке — вот истинная черта русских, и теперь вы уже в составе моей крови не сомневаетесь.

Самарин помолчал, шутки его не принял. И снова заметил недобрый взгляд Осипова.

Нет-нет, он явно тревожился по поводу высказанных им откровений о войне и о немцах!

— Но вы так и не рассказали нам о Берлине, — с искусственной непринужденностью заговорил Килингер.

— Как-нибудь в другой раз… нет настроения, — сказал Самарин, и снова Осипов метнул на него настороженный взгляд. — К тому же мне надо идти, дела. — Самарин встал и обратился к Килингеру: — А те итальянские картинки, от которых вы отказались, пошли по хорошей цене. Сейчас иду как раз по этому делу. До свидания, доктор.

— Спасибо вам за доставку книг, за все. — Килингер обернулся к Осипову: — Извините, я провожу Рауха.

— Я тоже ухожу. — Осипов встал.

Пока одевались в передней, Самарин думал о том, что Осипов настолько встревожен, что уходит только для того, чтобы иметь возможность наедине проанализировать происшедшее.

Самарин хотел выйти на улицу Гитлера, а Осипов предложил пойти по параллельной — более тихой и безлюдной. Некоторое время они шли молча, и вдруг Осипов спросил:

— Как вы проводите свободное время?

— В тоске.

— Я от тоски прячусь за книги. Но у вас же есть приятель в гестапо, а эти парни умеют веселиться.

— Я для такого веселья не приспособлен, — сказал Самарин, с удовлетворением отмечая, что Осипов не забыл о его приятеле и, очевидно, именно это усиливает его тревогу.

— Удивительно приятный этот доктор Килингер. Бывая у него, я вспоминаю свой отчий дом. Он еще и похож на моего отца, характером похож… — сказал Самарин.

— И он так далек и так чужд войне, что, бывая у него, я чувствую, как размягчается моя душа, — сказал Осипов.

— Что-то я этого не заметил. Набросились на этого несчастного ординарца. Вы что, серьезно отправите его на фронт?

— Черт с ним, пусть отсиживается! — Осипов рассмеялся. — Но после этого он хоть ремень станет затягивать. — И снова серьезно: — Но я действительно раб дисциплины.

— И этого я не заметил, — обронил Самарин. — Вы так раскричались, что доктор прямо перепугался.

— Неужели я кричал? — покачал головой Осипов. — Подумает еще, что я должен лечить у него не легкие, а нервы. Но я заметил, что и вы тоже были фраппированы моим взрывом.

— Мне было жалко и доктора, и его ординарца.

— Я извинюсь перед доктором. И вину перед вами я тоже могу искупить. У меня есть потрясающе интересные книги по нашей с вами специальности. Тут, в Риге, я случайно напоролся на одну частную библиотеку и не растерялся. Хотите, угощу?

— Не откажусь. По вечерам от тоски завыть можно.

Осипов Остановился и вынул из портмоне визитную карточку:

— Тут мои телефоны. Позвоните, когда захочется.

Ответно Самарин своих координат не дал.

В центре города они расстались.

Виталий шел по мокрой, раскисшей улице, ступал в лужи и ничего этого не замечал. Сердце у него билось часто-часто. Да-да, Иван Николаевич, я вышел на Осипова, вышел, черт побери! Самарин прекрасно сознавал, что это его большой успех, но тут же начиналось самоедство: ну вышел, а главное-то все остальное — что даст этот выход? А ты знаешь, что делать дальше? Но ничего, о том, что делать дальше с Осиповым, у него будет время подумать вечером, ночью. Но вот вышел же на него, вышел! Сердце стучало часто, и унять его он был не в силах.

Размышления ночью

Как дальше работать с Осиновым? Пока он знал о нем очень мало. Однако то, что произошло сейчас у доктора Килингера, кое-что для размышления давало.