Первая командировка

— Как своевольничать со всякими непредусмотренными поездками — вы смелый, а тут вдруг заосторожничали? Привет вам от Ивана Николаевича и заодно выговор за самовольную поездку в Берлин.

— Но я же… — замялся Самарин, но незнакомец остановил его, подняв руку:

— Мне ничего объяснять не надо. Раздевайтесь, нам нужно поговорить.

Рудзит погасил керосинку и сказал:

— Пойду посмотрю улицу, — Подхватив костыль, он неуклюже шагнул через порог.

— Я уже третий день жду вас, — начал незнакомец. — И одно это ожидание, вызванное вашей поездкой, недопустимо. Что-нибудь важное из Берлина привезли?

— У меня с собой готовая шифровка,

— Что там? В двух словах!

Самарин рассказал.

— Да, это надо отправить — отдадите Рудзиту. А теперь нам с вами предстоит очень серьезное дело. Как ваши клиенты?

— Очевидно, ждут развития сделки.

— Очевидно — не ответ. Сегодня же надо узнать точно.

— Сегодня я могу позвонить только Фольксштайну.

— Это тот интендант, который свел вас с Граве?

— Да.

— Позвоните ему, скажите, что сюда едет ваш отец, чтобы завершить сделку. И хорошо бы уже сегодня мне знать, как там дела. Придете сюда часам к девяти вечера. Дальнейший наш разговор о деле будет зависеть от положения с клиентами.

Самарин вернулся домой и, не откладывая, позвонил Фольксштайну.

— Раух, куда вы пропали? — строго спросил интендант.

— Я все объясню Граве… — сухо ответил Самарин, ставя Фольксштайна на место. — Судя по тому, что вы заметили мою пропажу, вы меня разыскивали. Зачем?

— Был такой приказ Граве, — простодушно ответил интендант.

— Значит, я могу надеяться на завершение нашего дела?

— По-моему, да… вполне. Но я должен сообщить о вашем появлении.

— Да, сделайте это, пожалуйста, и сообщите, что сюда едет мой отец специально для завершения дела. Вы поняли меня?

— Отлично понял! — весело ответил интендант.

— Можете вы это сделать сейчас?

— Конечно. Куда вам позвонить?

— Сейчас я буду дома.

— Я обязательно позвоню.

Ждать его звонка пришлось недолго.

— Все в полном порядке и в намеченном вами масштабе.

— Когда мы можем увидеться?

— Мне приказано сказать вам только это.

— Хорошо…

И на этот раз, как только Самарин пришел, Рудзит отправился смотреть улицу. Самарин и незнакомец сели за самодельный столик, на котором стояла лампа. Только сейчас Самарин разглядел лицо незнакомца — иссеченный морщинами высокий лоб, редкие седые волосы зачесаны назад, крупные голубые глаза, приспущенные уголки рта придавали его лицу несколько брезгливое выражение.

— Подхожу я вам в качестве отца? — вдруг с улыбкой спросил он, и эта улыбка сразу оживила его лицо, сделала красивым. Видя недоумение Самарина, он сказал, продолжая улыбаться: — Так или иначе, придется примириться — я ваш отец, Раух-старший. Сделку мы будем завершать вместе. Масштаб сделки заставил меня приехать сюда. Против моего немецкого языка можете что-нибудь сказать?

— Вы говорите, как немец.

— Почему «как»? Я и есть немец, причем, в отличие от вас, подлинный житель Гамбурга, где я действовал вместе с Тельманом. А с тридцать пятого года я живу и работаю в Советском Союзе, в той же конторе, что и Иван Николаевич и вы. Но давайте все же о деле. Что выяснили с клиентами?

— Все в полном порядке — ждут. И согласны на предложенное нами расширение сделки.

— Как они приняли ваши подарки?

— По-моему, с радостью и благодарностью, во всяком случае, тут же раздался звонок, что они хотят развития сделки.

— Чем кончилась ваша последняя встреча с ними?

— Я оставил им половину суммы как бы в залог и в знак доверия, получил, однако, расписку, и договорились ждать отца, который привезет вторую половину суммы, и с ним обговорить расширение сделки.

— Покажите расписку.

Взяв ее у Самарина, Незнакомец долго и тщательно ее рассматривал, придвинув к себе лампу.

— Поразительная наглость, — тихо произнес он, возвращая расписку. — Он писал ее при вас?

— Да. И вручил в обмен на ту половину валюты.

— Но почему все-таки он не побоялся ее дать?

— Я думал об этом. Мне кажется, они безоговорочно в меня поверили, особенно после того как узнали, что я и отец являемся национал-социалистами. Даже при разговоре о ценах на товар они напоминали мне, что мы — товарищи по партии.

— А как же они вам, товарищу по партии, объясняли саму сделку?

— Сочинили наивную сказочку, будто у них решено, учитывая каторжный труд работников гестапо, особо отличившимся выдать что-то вроде премии. Даже уточняли, что эти их сотрудники особо проявили себя при решении тяжелейшей проблемы с евреями, мол, и товар этот — их трофеи.

— Ну публика… Еще тогда наш Тельман пророчил, что Гитлер в своих фашистских инкубаторах вырастит племя людоедов, умеющих носить фраки! — Незнакомец протяжно вздохнул и тихо, точно про себя, сказал с яростью: — Мы сдерем с них фраки… сдерем! — Помолчал и спросил: — Значит, вы, Самарин, думаете, что они безоговорочно в вас поверили.

— Да.

— Не переоцениваете себя? — строго спросил Незнакомец.

— Во всяком случае, они имели возможность убрать меня, но этого не сделали.

— А что, если они тянут вас в петлю, а вы думаете, что все происходит наоборот?