Первая Бастилия

«Словом, железный закон рабочей платы, — читает Володя, — и ужасная власть Царя-Голода прямо происходят от теперешних порядков капиталистического хозяйства».

За окном завывает ветер. Слышен ознобный стук ночного дождя. Володе кажется, что это стучит не дождь, а где-то вдалеке рассыпает свою дробь барабанщик. И этот барабанщик аккомпанирует беспощадным словам, написанным в книге:

— «Вот они «Божьи работники», оборванные, голодные, они кучей толпятся на рынке... Они вынесли на рынок, на продажу свои «рабочие руки», свою силу... Долгим путем насилия и кровопролития, голода и страданий должно было идти человечество, пока дошло до таких порядков».

Володя так увлекся чтением, что не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошла мама. Она вошла своими легкими, бесшумными шагами, какими ходила всю жизнь, чтобы не разбудить сыновей и дочек.

— Почему ты не спишь? — спросила мама.

Володя резко повернулся. Это был скорее не вопрос, а просьба погасить лампу и лечь спать. Володя сказал громким шепотом:

— Я скоро лягу. Осталось вот столько. — И он показал двумя пальцами, какой слой страничек осталось ему дочитать.

— Что ты читаешь? — спросила мама.

Володя смутился. Он не знал, как объяснить маме, что за книга лежит перед ним. Он боялся огорчить маму.

Тогда Мария Александровна сама взяла книгу и стала ее перелистывать. На отдельных страницах она задерживалась. А Володя, сидя перед мамой, терпеливо ждал, что она скажет.

Мама опустила книгу и вопросительно посмотрела на Володю. Он молчал.

— Раньше всего надо окончить университет и думать только об учении! Разве ты забыл, что говорил тебе отец?! — Мама произнесла эти слова жестко и холодно.

Потом она захлопнула книгу и положила ее на стол.

— Я запрещаю тебе брать в руки эти книги.

Володя встал. Старенькая шинель соскользнула с плеч и упала на пол. Володя не поднял ее. Он с изумлением смотрел на мать. Он никогда не видел ее такой.

Мама, сдержанная, сильная мама утратила над собой власть и, забыв, что в доме спят, говорила громко, возбужденно. Володя ждал, когда она успокоится.

— Мамочка, — сказал он, — ты никогда так со мной не разговаривала. Что с тобой?

Мария Александровна ничего не ответила. Она склонила голову. Зябко закуталась в платок. Умолкла. И вдруг обхватила руками голову сына, прижала ее к груди и, почти задыхаясь, прошептала:

— Не отдам! Не отдам тебя!..

В комнате стало тихо. Некоторое время Володя стоял неподвижно. Потом осторожно высвободился, взял со стола тетрадку и стал читать — сперва негромко, потом взволнованно, с жаром:

— «...будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего...»

Мария Александровна внимательно слушала, и к ней возвращался покой.

— Кто это? — тихо спросила она.

— Чернышевский.

Она еще некоторое время постояла молча. Потом мягко сказала:

— И все-таки пора спать.

И, не дожидаясь, что ответит сын, направилась к двери.

А дождь-барабанщик отбивал свою железную дробь.

Пятая глава

В приходе зимы всегда есть что-то неожиданное, хотя все прекрасно знают, что следом за долгими осенними дождями непременно выпадет снег.

Снег напоминал Володе детство. Он мысленно переносился в Симбирск, где можно было поиграть в снежки или совершить путешествие на пироге.

Пирогой было большое дубовое бревно, которое много лет лежало во дворе старого симбирского дома. Когда Володя превращался в вождя ацтеков, то, вооружаясь длинной палкой — она была и копьем и веслом, — прыгал на пирогу и плыл по зеленым волнам воображаемой Амазонки. Зимой пирога пропадала под снегом, и о ней забывали. Но весной она появлялась, как перелетная птица, побывавшая на родине. Она была блестящей и мокрой, словно и в самом деле плыла по родной Амазонке.

Однажды отец сказал:

— Надо сделать из дубового бревна стулья.

Володя был удивлен, что из этого огромного, нескладного чурбана можно сделать что-то настоящее.

Он не верил в стулья. Но пришли мастера, напилили досок, и вскоре в доме появилась дюжина новых дубовых стульев. Володе было жаль доброй старой пироги. Но то, что из нее получились стулья, поразило его.