Перун

— Ну, и что же? И прекрасно… — поднялся кверху хорошенький носик. — По крайней мере край оживится… Не все такие медведи, как вы: лежит в своей берлоге, сосет лапу и ни до чего ему дела нет…

— И это мировой процесс и бороться против него отдельному человеку также бесполезно, как бесполезно комару пытаться остановить курьерский поезд… — важно вставил Константин Юрьевич, качая ногой.

Андрей пропустил его замечание мимо ушей. Константин Юрьевич всегда раздражал его. Но он сдержался.

— Почему же берлога? — обратился он к Лизе. — Жизнь, если в нее вдуматься поглубже, и там также интересна, как и везде… Возьмите хотя эту драму, которая начинает теперь развертываться там, эту борьбу богов, — разве это не интересно? С одной стороны в лесных пустынях наших живо еще древнее славянское язычество, этот светлый пантеизм, с которым вот уже тысячу лет бесплодно борется враждебная ему мрачная византийщина, подменившая собою Христа, теперь выступает на сцену новый, желтый Бог нашего времени, Капитал, и уже чуется в воздухе, в тысяче мелочей, ход бога новейшего, Революции, который идет вслед за Капиталом. Что победит, когда, как?..

— Конечно, революция… — авторитетно усмехнулась Лиза.

— Само собой разумеется, она сотрет и ваше дикое язычество, и противную византийщину, и гнусный капитал… — раскачивая ногой, презрительно сказал Константин Юрьевич.

— Я не так уверен в этом… — стараясь удержать разговор в мирных рамках, хотя что-то темное уже поднималось в его сердце, сказал Андрей. — Если вы присмотритесь к истории человечества, то вы не можете не видеть, что история человечества есть прежде всего история необыкновенных приключений, борьбы и смерти богов. И в этой истории богов вас поражает какая-то фатальность: светлый и ласковый в начале к человеку пантеизм как-то постепенно, незаметно доходит до человеческих жертвоприношений и «обагришася холмы наша кровию»; Христос, говоривший о лилиях солнечных полей и радостных птицах небесных, чрез несколько веков превращается в грозного Бога, который заставляет людей зарываться в землю и тоже заливать эту землю морями человеческой крови в религиозных войнах из-за слов, утверждает инквизицию и пр.; капитал очень склонен забывать, что его назначение служить человеку, служить жизни — ведь, и белка, собирая на зиму орехи в дупло, собирает капитал, — и скоро начинает пожирать людей, осквернять и опустошать природу, уродовать всю жизнь, как это делают и другие идолы… И революция победит только тогда, когда она будет помнить, что роль ее служебная; если же она забудет это и превратится в нечто самодовлеющее, — а опасность эта есть, — то и она станет, как и другие боги, страшным Ваалом, бесчувственным, все пожирающим идолом. Не забывайте страшного факта: в начале всякой революции стоит святой, который хочет отдать людям все, даже жизнь свою, а в конце всегда появляется шарлатан, который хочет взять у людей все, даже жизнь их. Революция должна усилить нравственный элемент в жизни людей, а она разрушает его…

Задорно поднятый кверху носик опустился — это было и интересно, и как-то особенно задушевно, и совсем не похоже ни на Маркса, ни на Евдокию Ивановну Кукшину, ни на споры курсисток со студентами… Лиза не знала еще, что все, что он ни говорил бы, было бы для нее одинаково убедительно.

— Все это… фантазии… — сказал Константин Юрьевич и сильнее закачал наглой ногой.

Носик поднялся кверху.

— Позвольте… В чем же решение вопроса?..

Это было угловато и совсем непонятно, но Андрей, как и всегда, понял ее.

— Решение вопроса, может быть, в том, чтобы помирить богов… — еще задумчивее сказал он: в последнее время он много думал на эту тему. — Для этого нужно возвратить их к их первоначальному состоянию, чистому и простому. Если вы от современной церкви с ее золотыми митрами, которая охраняется от врат адовых отрядами стражников, подниметесь к ее источникам, к Христу, простому и ясному, то вы увидите, что он совсем не враг ни светлому и теплому Дажьбогу нашему, ни благодатному Перуну, ни прекрасной Мокоши, но, наоборот, он, воспевший лилии полей и птиц небесных, такой же бог любви, бог жизни, бог вечный, как и они. И если вы знаете, что в начале капитал это горсть орехов, спрятанных белкой в дупле, закром крестьянина, из которого он будет кормить свою семью и нищего-прохожего, прекрасный лес, и зверь, и птица, которых ваш брат свято блюдет для грядущих поколений, вы увидите, что и капитал это жизнь, тепло, радость. И если от липкой, вонючей гильотины и шарлатана, перевязавшего себя красным шарфом, вы пойдете к источнику, вы найдете благородную, теплую мысль, в которой сияет и светлый Сварог, и живет Христос, и дума мужика о нищем, — тепло, жизнь, свет, любовь… Решение вопроса, как вы говорите, в простоте, в ясности, в первоисточнике, ибо в основе всех богов человеческих покоится — Бог, Единый, всюдусущий и присносущий…