Перстень вьюги(Приключенческая повесть)

И только здесь, в бухте Синимяэд, Василий понял, что мимо него прошла настоящая любовь. Странное дело: за последнее время, особенно с той поры, когда началась война, он все чаще и чаще вспоминал цветущий багульник, дикий кедрач и тоненькую девушку с большими заплаканными глазами. Ему начинало казаться, что он поступил глупо, не нужно было уходить, и все сложилось бы по-иному… Но голос рассудка был сильнее: он должен был уйти — ведь он не любил ее! Ее любил другой — Иннокентий Макухин.

Случилось так, что на флот их с Макухиным призвали в одно время. Оба сперва оказались в Кронштадте, а потом здесь, у эстонских берегов. Такое можно назвать стечением обстоятельств. Но оба радовались: хорошо, когда рядом земляк!

Земляк — почти что родственник…

Иногда они вдвоем уходили к старому маяку. Кешка часто получал письма из дому. Василию никто не писал. Мать была стара и неграмотна, короткие весточки от нее приходили редко — все тот же корявый почерк инвалида Кузьмы. Отца не было в живых. Он работал на лесозаготовках. Огромная, метровой толщины, сосна, сгнившая на корню, не выдержав собственной тяжести, с грохотом рухнула и придавила старого Федота. Умер отец в страшных мучениях, не приходя в память.

Кешке писали родственники, рудничные, с лесоразработок. Василий не раз ловил себя на мысли, что его больше всего интересуют эти чужие письма. И те незнакомые люди с их заботами и маленькими радостями казались близкими, почти родными, стоило взять в руки треугольный конвертик, пахнущий хвоей, как сердце начинало сладостно замирать. Иногда приходили письма и от Кати Твердохлебовой, но она переписывалась с Макухиным только как с земляком, и в письмах не было слов о любви.

— Я знаю — она любит тебя, — говорил Кешка Василию с горечью, — в письмах все о тебе выспрашивает. Объясни, почему так: я без нее жизни не мыслю, а ей на меня, в общем-то, наплевать? Или, скажем, она увлечена тобой, а ты вроде бы равнодушен к ней? Почему такая несправедливость? Ты влюблялся когда-нибудь в кого-нибудь?

— Не приходилось.

— Вот видишь. Значит, тебе не понять моих переживаний.

— Отчего же! Закончим войну, вернемся на рудник и оженим тебя. Это она для форсу над тобой измывается. Будь построже с ней — она и обмякнет. Как говорит Кузьма, придет солнышко и к нашим окошечкам. Суженого и на кривых оглоблях не объедешь.

Василий всячески пытался подбодрить друга. Сам он жениться не собирался, так как больше всего ценил личную свободу.

— Посмотрю свет, а там видно будет…

«Посмотреть свет», поездить по стране — было его заветной мечтой. От природы любознательный, он хотел поглядеть, как живут люди в разных краях. Ведь до призыва на военную службу он знал только тайгу, гольцы, распадки. О больших городах имел слабое представление. Ленинград ошеломил его. Это был сказочный город. Дворцы, каналы, памятники. Тот самый Смольный… Зимний дворец… набережная Невы — трехтрубный крейсер «Аврора»… Медный всадник на площади Декабристов… В это верилось и не верилось. Подчас Бубякину казалось, будто все происходит во сне. И Нарвская застава, и озеро Разлив, гранитный «шалаш» — все, о чем говорили в школе на уроках истории, все, что видел в кинофильмах, оказалось реальностью. О Кронштадте он тоже знал по кинокартине «Мы из Кронштадта», в которой прославлялось мужество советских моряков в годы гражданской войны.

Матросская форма прямо-таки преобразила Василия. Взглянул в большое зеркало и не узнал себя: на него глядел дюжий морячина с литой грудью, с угловатым улыбающимся лицом и круглыми, спокойными серыми глазами. При встрече Макухин пришел в восхищение:

— Да тебя хоть на экран! Ух ты… Понятно, почему Катерина в тебя втрескалась.