Перстень царицы Савской

Мы ужасно страдали под нашей вонючей шкурой, страдали от жары, страдали от жажды, не имея возможности достать наш жалкий запас воды. Но хуже всего были страдания, которые причинял нам проникавший сквозь нашу легкую одежду песок, натиравший до крови тело.

Хиггс бредил и не переставал бормотать что-то про себя.

Быть может, однако, эти мучения сослужили нам пользу, так как иначе мы, устав и измучившись, заснули бы, чтобы никогда больше не проснуться. Тем не менее тогда мы думали иначе, оттого что мучения в конце концов сделались невыносимыми. Позднее Орм говорил мне, что последней его мыслью, которую он помнит, было, что он страшно разбогател, продав китайцам секрет изобретенной им новой пытки – пытки песком, который сыплется на жертву под сильным воздушным давлением.

Немного погодя мы потеряли счет времени и только много позже узнали, что буря продолжалась добрых двадцать часов. К концу ее мы, по всей вероятности, более или менее впали в беспамятное состояние.

Как бы то ни было, я помню ужасающий вой и стоны песка и ветра, а потом я увидел лицо моего сына – моего любимого, давно утраченного мною сына, ради которого я терпел все эти муки. Следующим впечатлением, как если бы прошел только один миг, было, что мои ноги прижигают раскаленным железом или жгут, направив на них через лупу сноп солнечных лучей. С мучительным усилием я поднялся и увидел, что буря прошла и что безжалостное солнце жжет мою покрытую ссадинами кожу. Я протер залепленные грязью глаза, глянул вниз и увидел два бугра, похожие на гроба, а из них торчали две пары ног, некогда, по-видимому, белых. Тут как раз пара более длинных ног задвигалась, песок заколыхался и Оливер Орм поднялся, произнося непонятные слова.

С минуту мы смотрели друг на друга, и, право же, мы являли престранное зрелище.

– Он мертв? – пробормотал Орм, указывая на продолжавшего лежать под песком Хиггса.

– Боюсь, что так, – ответил я, – но надо посмотреть. – И мы с трудом принялись откапывать его.

Когда мы вытащили профессора из-под львиной шкуры, его лицо было бледно и ужасно, но к нашей радости мы убедились, что он еще жив, оттого что он двигал рукой и стонал. Орм взглянул на меня.

– Немного воды спасло бы его! – сказал я.

Наступило решительное мгновение. Одна из наших фляг с водой опустела еще до начала бури, но в другой, объемистой и вместительной фляге, покрытой войлоком, должна была находиться вода, около трех кварт воды, если только она не испортилась от ужасающей жары. Если это так, для Хиггса не было надежды, да и мы должны были скоро последовать за ним, если только не придет помощь. Орм откупорил флягу, оттого что мои руки отказывались служить, вытащив зубами пробку, которую дальновидный Квик загнал в горлышко насколько возможно плотно. Некоторое количество воды, хотя она и была совсем теплая, не испортилось! Вода оросила пересохшие губы Орма, и я увидел, как он до крови кусал их, чтобы побороть искушение утолить палившую его жажду.

Поборов себя, как и полагается мужчине, он передал мне флягу, не выпив ни глотка воды, и сказал просто:

– Вы старший, пейте, Адамс.

Мне тоже удалось побороть искушение, и я сел на землю и положил голову Хиггса к себе на колени; потом, капля за каплей, я влил немного воды между его распухших губ.

Результат этого был просто волшебный. Меньше чем через минуту профессор сел, схватил обеими руками флягу и пытался вырвать ее от меня.

– Злое животное! Злое себялюбивое животное! – простонал он, когда я отнял у него флягу.

– Послушайте, Хиггс, – ответил я грубо, – Орму и мне тоже очень хочется пить, но мы не выпили ни капли воды. Мы дали бы вам выпить всю воду, если бы это спасло вас, но это вас не спасет. Мы заблудились в пустыне, и нам нужно экономить воду. Если вы теперь выпьете еще воды, вам снова захочется пить через несколько часов, и вы умрете.

Он подумал немного, потом посмотрел на меня и сказал:

– Прошу прощения, понял. Себялюбивое животное – это я. Но здесь довольно много воды. Пусть каждый из нас глотнет немного; иначе нам не удастся направиться в путь.

Мы напились, отмеривая воду небольшим стаканчиком, который у нас имелся. Каждому из нас казалось, что он способен выпить целый галлон воды, и нам было мало этого количества воды. Но как ни мало было ее, действие ее было волшебно: мы снова стали людьми.

Поднявшись на ноги, мы огляделись и увидели, что окружающий пейзаж совсем изменился. Где раньше возвышались на сотню футов холмы, теперь были равнины; там, где были равнины, теперь были холмы. Уцелел только тот холм, на котором мы лежали, оттого что он был выше других и оттого еще, что его поверхность была более плотна. Мы попытались определить по солнцу, в какой стороне находится оазис, но из этого ничего не вышло, так как наши карманные часы остановились и мы не знали, который час и в каком месте неба должно быть солнце. И во всей этой пустыне не было ровно ничего, что могло бы указать нам, куда направить наш путь.