Перстень Иуды

Но сон не шел. В голове крутились какие-то страшные картины: седьмой круг ада, грешники в котлах с кипящей смолой, он почти явственно слышал их истошные крики, отрывистую речь императора, видел Жака Моро с окровавленным скальпелем в руке. От этих ужасных видений ему становилось все хуже. Да и палец продолжал гореть адским огнем.

Усилием воли Люсьен отогнал все эти кошмары и постарался сосредоточиться на чем-то приятном, чтобы согреть и успокоить душу. В таких ситуациях он всегда мысленно обращался к воспоминаниям о доме, родителях, своих первых встречах с Жермон…

Вот он в родительском доме – маленьком, оплетенном плющом, в самом центре Дижона. Он в комнате пытается рассмотреть в потрескавшееся зеркало свою фигуру, впервые облаченную в мундир лейтенанта. Снизу слышны возбужденные голоса матери, отца, приглашенных гостей. Он спускается по старой деревянной лестнице в гостиную. Здесь уже человек пятнадцать. Взоры всех собравшихся устремлены на него. Возгласы одобрения и восхищения. Жена бакалейщика начала аплодировать. Он лейтенант великой французской армии! Он становится в строй под знамена обожаемого всеми Наполеона! Ему всего девятнадцать лет!

Первый свой отпуск, а это было сразу же после Египетской кампании, Люсьен провел в Париже. Стыдно сказать, но до этого он в столице был не более двух раз. И вот они с однополчанином, лейтенантом Эженом Лакруа, неспешно идут по центру Парижа. На нем тщательно отутюженный мундир капитана, опыт войны, за плечами участие в боевых действиях, расположение главнокомандующего, уважение офицеров полка. Он проявил себя блестяще и теперь может совершенно спокойно смотреть в глаза согражданам. Никто не посмеет бросить на него косой взгляд.

Вот они, эти знаменитые Елисейские Поля! Нарядная публика, женщины… Они с товарищем бесцеремонно разглядывают встречных дам.

– Смотри, смотри, Люсьен! – взволнованно говорит Лакруа, показывая на стройную девушку с тонкой талией и в скромном белом чепце. – Ты видишь эту куколку? Это Жермон. Она жила рядом с нами. Бог мой, неужели это она? Еще недавно сопливая девчонка… Ну да, она! Я узнаю ее мамашу. Как то бишь ее?.. Ну, да ладно. Давай подойдем, я тебя представлю…

Они подошли к мамаше с дочкой. Эжена узнали, и ему искренне обрадовались. Лакруа представил Люсьена:

– Мой друг – капитан Годе.

Люсьен ткнулся носом в белую перчатку девицы. Когда он распрямился, то на него смотрели большие голубые глаза. Чистые, наивные и восхищенные. Эжен был прав: девушка была хороша и действительно походила на куклу вроде тех, что продавались в лавках игрушек.

На другой день он «случайно» повстречал Жермон. Потом они вновь встретились… Дня через три ему удалось залучить девушку на квартиру Эжена, которому внезапно потребовалось «срочно явиться в штаб». Все прошло легко, быстро и приятно. Люсьен остался доволен – и девицей, и собой.

А еще дня через три или четыре он неожиданно для себя и к великому восторгу Жермон попросил у матери руки единственной дочери и моментально получил согласие. Учитывая, что отпуск подходил к концу, свадьбу сыграли быстро и скромно.

– Что ты сделал, Люсьен! – шипел ему на ухо лейтенант Лакруа. – Она же сирота. Ты получишь в приданое лишь долги ее покойного отца…

Годе лишь отмахнулся. Нет, он не был влюблен в свою невесту. Просто все офицеры полка были уже женаты, получали письма, хвастались успехами своих сыновей. А чем Жермон хуже их жен?! К тому же все равно отпуск заканчивался, а там когда судьба его вновь сведет с этой куколкой? Да и сведет ли вообще?..

Через три дня после свадьбы Люсьен отправился в полк.

Пожалуй, это были самые светлые воспоминания. Больше ничего приятного в его воспаленный ум не приходило. Перебирать же в памяти походы и сражения не хотелось.

Люсьен заметил, что его знобит, все тело покрыл противный липкий пот. «Неужели я простудился? – думал он. – А может, это все из-за перстня, из-за раны на пальце? Будь проклят тот день, когда я взял у иудея этот выкуп! По-моему, все несчастья начались с этого дьявольского перстня. И нынешней ночью я впервые соврал императору. Ну, не соврал, сказал полуправду…»

«Что же было потом? – лихорадочно вспоминал Годе. – После свадьбы я высыпал перед женой кучу привезенных из Египта золотых побрякушек. Она была в восторге. Но Жермон сразу же положила глаз на этот чертов перстень, красовавшийся на моем пальце. Я не стал рассказывать ей, как он у меня оказался. Отделался общими словами, однако подарить ей категорически отказался. А потом…»

А потом был полк, служба во славу Великой Франции и ее императора. Письма от жены он получал редко, а сам практически вообще не писал. Да и что он мог сообщить такого, что могло бы заинтересовать молодую даму? Как идет служба, как благоволит ему главнокомандующий? Ей это неинтересно. А признаваться в любви и писать, как он скучает, Люсьен не мог и не хотел.