В углу стоял огромный сундук, куда юноша и поместил свою добычу. Там уже лежали другие ценные предметы из константинопольских храмов. У меня не хватало сил чему-нибудь удивляться и о чем-то говорить. Юноша, видимо, понял это и не стал докучать расспросами, а только сказал:
— Меня зовут Микеле. По-гречески это будет Михаил. Наверное, ты голодна, поешь.
Он дал мне хлеба, сыра и разбавленного вина. Лишь увидев еду, я почувствовала, как сильно проголодалась, ведь почти трое суток в осажденном городе мне было не до еды и не до сна. Когда я утолила голод, меня тут же сморил сон, и я, не раздеваясь, упала на какой-то тюфяк, прикрытый шкурами. Заснув на рассвете, я проснулась поздним вечером, почти ночью. И обнаружила, что лежу на кровати, разутая, раздетая до рубашки и укрытая меховым плащом. Мне было очень тепло и уютно, но не от меха, а от живого тепла, которое исходило от Микеле, лежавшего рядом со мной. Возле нашего скромного ложа горела свеча, и при ее неярком свете я рассмотрела могучие обнаженные плечи молодого генуэзца. Почувствовав, как я пошевелилась, он тут же открыл глаза и, улыбнувшись, обнял меня. И я не оттолкнула его, потому что мне нравились его сильные и одновременно нежные объятия.
— Как зовут тебя, красавица? — спросил он, приблизив свои губы к моему лицу. — Ты, видно, не гречанка?
— Елена, — ответилая, замирая от волнения. — Я родом из Руси, но была замужем за греком, теперь же овдовела.
— Елена Прекрасная… Тебе подходит это имя. У тебя такие же роскошные золотые волосы, как у возлюбленной Париса.