Перстень альвов, кн. 2: Пробуждение валькирии

В последний вечер перед выходом Асгрим Барсук долго терся возле Бергвида, пока наконец не выбрал время поговорить с ним без чужих ушей. Самое низкое происхождение ясно отражалось на простецком лице Асгрима с узким морщинистым лбом, встопорщенными бровями и какой-то мятой рыжеватой бороденкой, однако он был неглуп, храбр и упорен, имел славу хорошего воина. Мудрецом его не считали – а напрасно. Не будучи сведущ в рунах и песнях, понятия не имея об уладских богах, не зная, кто сейчас конунг у раудов или граннов, он между тем обладал одним ценным и редким умением – умел разговаривать с Бергвидом. Его низкое происхождение, его неуклюжесть не задевали самолюбия конунга, и он относился к Асгриму снисходительно, как к преданному дурачку. И так получалось, что он, отвергая советы умных и сведущих людей, принимал их единственно от этого «дурачка».

– Вот ты, конунг, думаешь про одно дело, – начал Асгрим, стоя возле резного подлокотника конунгова сиденья.

Бергвид вопросительно покосился на своего ярла.

– Я тоже про него думаю, – продолжал Асгрим. – Все про того вон парня!

Он кивнул на сидящего напротив Ормкеля. Из осторожности Асгрим не хотел называть фьялля по имени, хотя этот «парень» был не моложе его самого.

– Ты о чем? – сдержанно спросил Бергвид.

– Дело-то такое… Может, он со своими там и поссорился, это Один знает, ему сверху видно. Нам не видно. Ты, конунг, правильно делаешь, что ему не доверяешь. Ты, как Один, всех насквозь видишь.

У Асгрима не было никаких оснований думать, что Бергвид не доверяет Ормкелю, скорее наоборот. Но в этом и заключался его тайный способ давать советы конунгу. О том, чего ему хотелось, он говорил как об уже существующем, притом непременно с похвалой уму и проницательности Бергвида. «Ты правильно ему не доверяешь» означало «ты не должен ему доверять!».

– И что еще ты думаешь? – равнодушно осведомился Бергвид, чуть пристальнее взглянув через гридницу на Ормкеля, будто пытался и впрямь увидеть его насквозь.

Бергвид хранил непроницаемо-равнодушный вид – от матери он унаследовал, кроме прочего, еще и способность при необходимости лицемерить, хотя получалось у него похуже, – но его кольнуло беспокойство. Неужели он проглядел что-то такое, что видно любому простофиле вроде Барсука? А что-то такое должно быть, потому что Асгрим, как Бергвид знал по опыту, открывает рот только тогда, когда ему есть что сказать.

– Кто там победит… Когда мы победим Лисицу, – поправился Асгрим, – нам хорошо будет. Да тем парням, – он опять покосился на Ормкеля, имея в виду племя фьяллей, – будет худо. Им-то ведь не надо, чтобы ты в полную силу вошел. Им это – что нож острый в бок. Ни ты, ни кто другой. Им-то хорошо, что мы тут деремся. А если кто одолеет и все под себя возьмет – вот тут им-то хоть в землю ложись. Короче, за ним глядеть надо. Ты правильно велел за ним глядеть. Чтоб он вестей никому не давал.

Бергвид кивнул, не отрицая, что приказал наблюдать за Ормкелем, потом добавил:

– Он не сможет. Он здесь один, и до моря далеко.

– А то вдруг сбежит? Ты ведь, верно, хочешь приказать мне за ним поглядеть? Думаешь, уж Барсук-то не проворонит, да, конунг? Я-то с моими ребятами… Так-то прочнее будет. День и ночь будет под присмотром.

Бергвид опять кивнул, давая разрешение. Он не очень верил, что фьялль в одиночку сумеет причинить какой-то вред, но подозрительность он тоже унаследовал от матери и не удивился бы, если бы предателем оказался кто угодно. В том числе и сам Асгрим Барсук.

На другое утро дружина Бергвида ушла из усадьбы. С ней отправился сам Асольв Непризнанный во главе сорока человек, которых смог набрать. В душе он сомневался, что поход ради истребления рода Вигмара Лисицы – правое дело, а также в том, что это дело осуществимое, но отступиться от Бергвида уже было невозможно, и приходилось положиться на судьбу, как он и поступал всю жизнь.

За два дня войско преодолело расстояние до приграничного ручья, где принял свой последний бесславный бой Грют Драчун, и вторглось во владения Вигмара Лисицы. На сей раз на лугу не паслось скотины. Три двора, которые прошла дружина, оказались пусты. Люди, скот и ценная утварь исчезли. Дружина пошла дальше на север, а позади нее поднимались столбы дыма: дома, амбары со снопами нового урожая на шестах, сараи и хлева были преданы огню. Столбы темного дыма бросались в глаза издалека и служили предостережением, оповещая о несчастье раньше, чем успевали доскакать гонцы на самых лучших лошадях. И жители округи, давно уже жившие в ожидании этой беды, мигом укладывали самые ценные и необходимые вещи, запрягали лошадей в волокуши, сажали детей и женщин позади седел и уходили в горы. В пастушеских домиках и лесных полуземлянках можно было переждать опасность.