Перст судьбы

— Сама слышала. Говорят, два копья его сразу пробило и в воду он упал, еле тело выловили. Пустился было кто-то причитать, а я из толпы сказала, что это к большому урожаю: князь на Купалу вроде как в жертву принесен копьем и водой! Ну, народ и зарадовался! Видно, не очень-то они его любили. Потом, конечно, причитать будут и вопить, но сегодня Купала — сегодня можно плакать только по Яриле, а в остальном — радоваться!

— А ты говорила, нас ищут?

— Да. Меня то есть. Были мужики, плесковские, и спрашивали у народа, не видел ли кто девушки молодой, красивой и незнакомой. А тут поди разбери — девок целое стадо носится, все в венках, родной отец не узнает, да на месте никто не стоит. И прерывать обряд нельзя — богов оскорбишь на целый год, и мужики поколотят. Так и ушли ни с чем.

— А эти люди нас не заметили?

— Да темно, венки на всех, да и мало ли кто подошел? В такие ночи народ боится-то к незнакомым сильно присматриваться! — Велемила тихо засмеялась. — Ведь и русалка, и лешачок какой молодой вылезти из леса может, и оборотень! А может — сама богиня Солонь или Лада из Сварги сойдет и с нами в круг встанет! Сегодня все может быть! Кто же захочет разбирать? Мало ли, на кого наткнешься, сам потом не рад будешь! Так что не бойся, до утра нам сам Кощей не брат!

— А утром?

— А там видно будет. Что ты все заладил: как быть да как быть? Будет же что-нибудь!

— Да я за тебя волнуюсь. Я-то кому нужен?

Они шли через березовую рощу с легким подлеском, и становилось ясно, что уже понемногу светает.

— Вот здесь хорошее место! — Велемила вдруг остановилась под березой и села на траву.

— Для чего?

— Жар-цвет будем ждать.

— А долго ждать?

— Как повезет. До рассвета обычно ждут.

— А ты будто знаешь? — ревниво заметил Стейн, расстилая на траве свой порядком помятый плащ. — Ты часто ждала этот… цвет — с мужчинами?

— Ничего я не ждала, дурень! — с ленивым упреком отозвалась Велемила и вытянулась, подложив руки под голову. — Тебе ли не знать?

Стейн лег рядом, обнял ее, чтобы не мерзла, поцеловал в шею.

— Ну, вот, начал соображать помаленьку! — одобрила Велемила. — А я думала, так и будешь все спрашивать: чего да зачем?

— Я соображаю! — слегка обиженно отозвался Стейн. — У нас в Вестманланде, чтоб ты знала, тоже так справляют Середину Лета — жгут костры, гуляют всю ночь, пляшут… и все такое. Просто… хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Чтобы мы с тобой всегда были вместе… как сейчас.

— Но мы же сейчас вместе! — Велемила обняла его за шею. — А больше ничего нет. Есть только то, что сейчас. И это — самое важное.

Она потянула его к себе, и от запаха ее молодого разгоряченного тела у Стейна кружилась голова. И когда он ласкал ее, никуда не торопясь и ничего не опасаясь, ему казалось, что в мире и нет больше никого, кроме них, что весь мир принадлежит им, будто самим богам. Что никто не в силах помешать им и что от их любви зависит сама жизнь в земном мире. Теперь было не то что раньше — где-нибудь в темном углу сеней или в холодной повалуше, пока никто не видит, и молча, без звука, чтобы не услышали, второпях, когда они кидались друг к другу, будто воруя недозволенное счастье, торопливо искали друг друга в ворохе овчин и толстой шерсти. Давшая себе полную волю Велемила сейчас впервые пережила такое наслаждение, что чувствовала себя истинной богиней Лелей, — и не пожалела бы, даже если бы сразу вслед за тем ей пришлось умереть. Теперь ей и в голову не пришло поберечься, как раньше, и она, не помня себя, только постанывала глухим низким голосом и поглаживала своего Ярилу по бедрам, призывая продолжать это священное дело. Как сама земля, полная молодых сил и жаждущая рождать новую жизнь. И это было единственным, что имело значение.

А первым, кого они увидели, когда на рассвете очнулись от неглубокого зыбкого сна, был плесковский князь Волегость Судиславич. Вольга, растрепанный, усталый, осунувшийся — он явно не спал ночь, но едва ли посвящал ее столь же приятным занятиям, — стоял в пяти шагах и обалдело смотрел на них. Стейн сел, протирая глаза, думая, что ему это снится. Но нет — уже было совсем светло, свежо, сыро и прохладно, но солнце вставало, обещая быстро согреть землю и высушить росу. Велемила тоже проснулась и сидела рядом, на том же плаще, убирая с лица растрепавшиеся пряди предсвадебной косы — в шесть рядов. А вокруг стояли люди — много людей, больше десятка. Главным образом плесковичи, но вот несколько более знакомых лиц…

— Слава чурам! — Доброня, едва увидев парочку на траве, всплеснул руками и кинулся к сестре. — Велеська! — Схватил за руку, поднял, взял за плечи, потряс. — Ты жива! Матушка моя родная! Куда же ты делась! Смерти ты моей хочешь! — запричитал он, человек добрый и вечно переживавший за многочисленную семью. — Я уж не знал, какому богу молиться, думал, как же я к матушке-то вернусь? Что отцу скажу? А ты-то не думала? Где же ты была? Всю ночь искали, с ног сбились, я думал, поседею из-за тебя до сроку! Уж думал, все, пропала девка, утопла!

— Почему утопла? — хрипло спросила Велемила, все еще плохо соображая.