— Ты охерела, карга? Это что?! — взревел мужик.
Судя по голосу, он был изрядно пьян.
— Я сказал мальчика! Ты зачем мне этого ублюдка дефективного приволокла? Это оскорбление, сестра Агнесс?
— Но, Ваше Преосвященство…
— Наше! — мужик с грохотом поставил бутылку на столик, от чего лежащая на кровати девчонка взвизгнула и попыталась еще плотнее сжаться в комок, — Наше Преосвященство! Чье же, блять, еще?!
Мужик, пьяно покачиваясь, обогнул столик и намеревался еще что-то сказать, но сестра Агнесс проворно подбежала к нему и что-то быстро затараторила на ухо, тыкая в Корсу пальцем.
— … склонен к побегам, — закончила она фразу и преданно уставилась в глаза мужику.
— Хмм… Ну разве что… Ладно, пшла вон… — мужик приблизился и с мерзкой улыбкой стал разглядывать парня с головы до ног, — И эту с собой забери. Она больше не чиста.
Агнесс мгновенно поклонилась, подскочила к кровати и вздернула девчонку за воротник ночной рубашки. Тихо подвывающая Надя с трудом встала на ноги, и не преставая страдальчески прижимать ладошки к низу живота, медленной походкой засеменила на выход, сопровождаемая нетерпеливыми толчками старшей сестры.
Священник, покачиваясь прошел к двери и запер ее на ключ. Разум Корсу словно провалился в ледяной омут, его парализовал страх. Он отрешенно наблюдал за жирным священником, который, не спуская с него глаз снова прошел к столу. Епископ что-то говорил ему, но мальчишка совершенно не слышал его слов. В голове затравленно билась только одна мысль:
Девятилетний ущербный пацан, худой и изможденный от дрянной пищи и хронического недосыпания. Практически однорукий. Что он может сделать этому раскормленному борову? Убежать? Корсу оглянулся. Громадная опочивальня внезапно показалась ему очень маленькой и тесной — долго не побегаешь. Можно схватить и швырнуть бутылку. Можно даже и попасть.
В ту ночь, в опочивальне епископа произошло событие, которое заставило Корсу задержаться в этом ущербном теле и всеми силами постараться не отойти в мир иной.
Когда вдоволь наухмылявшись, жирдяй всколыхнул в своей бутылке остатки пойла, в голове у Корсу что-то щелкнуло, и отозвалось старым, давно вычеркнутым из памяти чувством. Он внезапно сконцентрировался на бутылке. Вот жидкость внутри нее плеснулась и ударилась о стеклянную стеночку. Корсу словно наблюдал за процессом изнутри. Вот священник подносит горлышко к своим губам, и струйка красного вина устремляется сначала ему в рот, а потом через сокращающуюся глотку в желудок. Глоток за глотком все новые и новые порции влаги поступают в горло, и текут дальше. А почему, собственно, текут? Может наоборот? Вода, находящаяся в вине, будто почувствовала его мысли и нарушила свои привычные свойства. Она попросту перестала течь. Сгусток влаги замер в горле епископа, а после и вовсе поплыл вверх, в носоглотку.
Епископ затрясся, выкатив глаза, и тщетно пытаясь откашлять воду. Но она не поддавалась. С размаху рухнув на пол он заелозил босыми ногами по начищенным доскам паркета, пытаясь пальцами забраться себе в глотку. Но воду нельзя схватить. Не преставая пучить красные от натуги глаза, священнослужитель затрясся крупной дрожью, и мерзкая туша в распахнувшимся халате стала конвульсивно подергиваться на полу. Когда все закончилось, наваждение спало, и Корсу смог двигаться. На полу, в луже собственной мочи и пролившегося вина, лежало неподвижное тело епископа.
Да, молчавшая все предыдущие жизни на Дивэйне магия вернулась к нему в нужный момент. Видимо, сыграло свою роль жуткое эмоциональное потрясение.
Утро следующего дня Корсу встретил уже на чердаке одного из портовых доходных домов, где кто-то любезно оставил, словно специально для него, соломенный топчан, валяющийся возле узенького смотрового окошка.