Перси Джексон и лабиринт смерти

– Мой остров ни с чем не рядом, герой, – ответила она наконец. – Огигия – призрачный остров. Он существует сам по себе, везде и нигде. Здесь ты можешь чувствовать себя в безопасности. Бояться тебе абсолютно нечего.

– Но как же мои друзья?

– Аннабет? – уточнила она. – И Гроувер с Тайсоном?

– Точно. Мне нужно возвратиться к ним. Боюсь, они-то не в безопасности.

Когда она второй раз прикоснулась кончиками пальцев к моему лицу, я уже не испугался.

– Сначала тебе нужно набраться сил. Что толку от тебя твоим друзьям, когда ты так слаб и сам нуждаешься в помощи.

Как только она это сказала, я сразу почувствовал себя невероятно усталым.

– А ты… ты не злая колдунья?

– С чего ты так решил? – Калипсо лукаво улыбнулась.

– Потому что, знаешь, я уже встречался однажды с одной волшебницей, Цирцеей, на ее острове. Она тоже, между прочим, была очень красивой. Только эта Цирцея обращала людей в морских свинок.

Калипсо снова рассмеялась.

– Обещаю, что не стану обращать тебя в морскую свинку.

– А в кого-нибудь другого?

– Нет, я не злая колдунья, – прямо сказала она. – И совсем не враг тебе, храбрый герой. А теперь пора подумать об отдыхе. У тебя глаза сами закрываются.

Калипсо была права. Ноги у меня вдруг подогнулись, и я непременно уселся бы прямо на гальку, если б она не подхватила меня. Девушка оказалась очень сильной, а может, это просто я стал тощим и легким. Калипсо подвела меня к скамье, стоящей у фонтана, и помогла прилечь на подушки. Волосы ее пахли корицей.

– Отдыхай, – приказала она.

И я провалился в сон, в котором пели фонтаны и пахло корицей и можжевельником.

В следующий раз, когда я проснулся, стояла глубокая ночь, и я совсем не был уверен, что это ночь после того самого дня, а не какая-нибудь другая. Обнаружив, что лежу в своей постели в пещере, я потихоньку встал, натянул футболку и зашлепал к выходу. Звезды сияли в небе как бриллианты, тысячи их рассыпались по небосводу. В городах никогда не увидишь сразу такой уймы звезд. Я даже мог различить некоторые созвездия, их мне когда-то показала Аннабет. Козерог, Пегас, Стрелец… А около горизонта стояло новое созвездие, Охотница, названное в честь одной из наших подруг. Она погибла прошлой зимой.

– Перси, что ты там ищешь?

Я вернулся на землю. Как ни прекрасны были мерцающие звезды, Калипсо в сто раз их красивее. Я хочу сказать, что видел саму богиню любви Афродиту, и, на мой взгляд, Калипсо даже прекрасней, чем она. Только, конечно, я ни за что не стал бы объявлять это во всеуслышание, а то как бы Афродита не вздумала испепелить меня. Но честно, Калипсо красивее, хотя бы только потому, что она выглядит так, будто ей и в голову не приходила мысль о ее красоте и она совсем не старалась эту красоту подчеркивать. Она была такой на самом деле. С заплетенными в косы карамельного цвета волосами, в белом платье, она словно сияла в лунном свете. В руке Калипсо держала какое-то крохотное растение с изящными серебристыми цветами.

– Я смотрел на… – Я глаз не мог оторвать от лица девушки. – Забыл, на что я смотрел.

Она негромко рассмеялась.

– Пусть так. А раз ты все равно встал, помоги мне, пожалуйста, посадить этот цветок.

Девушка протянула мне растение, корни его были укрыты комом земли. Цветы слабо засветились, когда я прикоснулся к ним рукой. Калипсо захватила с собой садовую лопатку, и мы пошли в другой конец сада, где она начала копать лунку.

– Этот цветок называется «лунное кружево», – говорила она между делом, – и сажать его можно только ночью.

Я смотрел, как с лепестков слетают серебристые огоньки…

– Что этот цветок делает?

– Делает? – удивилась Калипсо. – Что он может делать? Ничего не делает. Цветок растет, светится по ночам, дарит красоту. Разве он должен еще что-то делать?

– Наверное, не должен, – согласился я.

Она потянулась, чтобы забрать у меня цветок, и нечаянно наши руки встретились. Пальцы у нее были теплые-претеплые.

Калипсо опустила цветок в ямку, забросала землей и отступила, любуясь своей работой.

– Мне нравится мой садик, – сказала она.

– Ага, и мне. Он очень красивый.

Я не хочу сказать, что много понимаю в разных садиках, но здесь, на острове Калипсо, у подножий деревьев цвели розы шести разных оттенков, решетки были увиты жимолостью, а на виноградных шпалерах зрели гроздья винограда, чей вид заставил бы умереть от зависти самого Диониса.

– Там, дома, – сказал я, – моя мама всегда хотела иметь свой садик.

– А почему она его не посадила?

– Где? На Манхэттене? Мы же живем в Нью-Йорке, в малюсенькой квартирке.

– Что такое Манхэттен? И что такое квартирка?

– Ты не понимаешь, о чем я говорю? – Я удивленно взглянул на нее.

– Боюсь, что нет. Я ведь не покидала Огигию… уже очень давно.

– Ну, знаешь, Манхэттен это такая часть одного большого города, и там не очень-то увлекаются всякими садиками.

– Как грустно. – Калипсо нахмурилась. – Гермес, он иногда навещает меня, говорил мне, что мир очень изменился. Но я не знала, что он изменился так сильно, что вы уже даже сады не можете выращивать.

– А почему ты давно не покидала Огигию?

Она опустила глаза и печально сказала:

– Меня подвергли такому наказанию.