Персеиды. Ночная повесть

Папа не успел пожить в свое удовольствие – чтобы проводить время без всякого распорядка: хотел – вскочил рано утром и гуляешь, хотел – валяешься и читаешь. И никаких часов. Чтобы вот захотел – забрался на крышу и сидишь с нами сколько душе угодно, не думая, что завтра рано вставать, что какой-нибудь дурачок может влезть на гимнастическое бревно за твоей спиной, упасть оттуда и сломать руку, что какие-то мальчишки могут подраться после футбольного матча, что кто-то однажды переедет грузовиками любовно созданную тобой спортивную площадку с разными спортивными снарядами и мягкой беговой дорожкой, отрежет от нее три четверти и построит там себе двухэтажный особняк с летней кухней, гаражами, лужайкой и садом на скромную зарплату сержанта ГАИ.

А пойти на речку Прут и научить внука плавать и спасать других, кто плавать не умеет? Или взять за руку маленькую внучку в смешных зеленых штанцах, отвести на стадион и научить ее бросать мяч в кольцо или ездить на велике? И главное – разговаривать о хорошем и не спорить. Потому что это глупость орет, машет кулаками, блеет, лает и оскорбляет. А мудрость молчит, грустит или улыбается. Это мой папа, лучший разведчик моей семьи.

Люблю «Денискины рассказы» Виктора Драгунского. Особенно вот за это:

– Ты что скачешь?

– Я скачу, что ты мой папа!

Глава двенадцатая Натягивая тетиву

Молодой король вышел на поляну и умер на глазах у челяди. И не просто так упал, и все. А перед этим взял арбалет, натянул тетиву, прицелился… и вот тут вот – все.

Нет, ну, конечно, говорили потом, что отравили, мол, короля другие наследники на престол и что вышел он на лужайку уже совсем больной. Но ведь умирать же он не собирался. У него были планы. Государство. Реформы. Любовь, наверное. Была. Наверняка была. Он даже не успел проститься с товарищами, как Робин Гуд, лучший стрелок из лука, рыцарь Шервудского леса.

Он просто натянул тетиву. И душа его отлетела.

Я где-то об этом прочла. И не давала покоя мысль, что многие вот так – ставили перед собой цель, натягивали, образно говоря, тетиву, предполагая, что выстрелов будет еще много, что стрелы попадут в цель, ну или хотя бы упадут где-то рядом. Ведь, как кто-то говорил, если ты наметил приземлиться на Луне, но не долетел, ты все равно оказался среди звезд, а это уже результат.

Многие мои друзья и знакомые вот так вот и ушли. И о них мой следующий рассказ. А Персеид я попрошу… Я попрошу Персеид о тех, кто остался здесь на земле, о тех, кто стоял рядом с ними, поднося стрелы, о тех, кто не может успокоиться и начать жить снова, по-другому, без любимых, но так, как будто они рядом.

– Что ты такой редкий у нас гость, генерал Игорь? – спрашивал мой трехлетний сын. – пойдем быстрей, у меня есть новая машина. На пульте! Ну пойдем! – нетерпеливо тянул Даня Игоря за руку.

Игорь с удовольствием шел за Данькой в детскую смотреть машину на пульте. Добрый человек и сам – абсолютный мальчишка. Данька страшно гордился знакомством с Карой, хвастался повсюду, что у него есть друг генерал, хотя на самом деле Кара тогда был вовсе не генерал, а капитан. Данька страшно хотел быть как он. Наверное, эта симпатия, уважение, восхищение и мужская дружба на равных сыграла главную роль в выборе Данькой будущей профессии. Сегодня мой сын – военный переводчик. Как Игорь.

– В армии, поверь мне, очень много умных людей, – убеждал нас Игорь, – а дураков – мало. Но… Их, дураков, почему-то расставляют так, что они встречаются на каждом шагу.

А в юности у Игоря было редкая способность – он очень заразительно смеялся и при этом плакал. Смеялся так, что валился на пол, держась за живот. Слезы натурально лились из глаз. Так его душа откликалась на радость.

Мы еще в детстве предполагали, что он, парень из очень хорошей, благополучной семьи, сделает серьезную карьеру: и в силу своей образованности, хорошего воспитания, личного обаяния и открытого, радостного отношения к людям станет большим человеком. Мы представляли его то в смокинге на дипломатическом приеме, то в строгом костюме на большой трибуне, то в бархатном елизаветинском камзоле на сцене столичного театра, то на экране телевидения. Но никто из нас, его друзей, никогда не думал, что сначала сапоги, а потом берцы сотрут в кровь и искалечат навсегда его ноги, что от него будут зависеть жизни сотен восемнадцатилетних мальчишек, что он – наш веселый, легко шагающий по жизни друг – будет кочевать по Союзу, а потом и по постсоветскому пространству – с верной Таней и двумя детьми – из гарнизона в гарнизон, со съемной квартиры на съемную квартиру – и только к пятидесяти годам, уже в чине полковника, наконец получит свое собственное жилье. И спустя какое-то время, уже не имея возможности чему-то порадоваться, перенесет множество операций и умрет.

Кара – это имя. Верней, фамилия. Болгарская фамилия. Она ему очень шла, несмотря на то что он был миролюбивый и дружелюбный. Но очень справедливый.