Читаем Перс полностью

Щелк, щелк, Аббас включает по дороге фонари, раструбные кварцевые лампы перекрестными конусами возводят над двором шатер. Я быстро меняю объектив, перенастраиваю теплоту вспышки. Посередине двора вольер с бассейном, в нем кутаются в крылья три черных лебедя. Ночные бабочки собираются на свет, куролесят, замутняют раструбы прожекторов. Бассейн и окрестности полнятся разносортицей мелких птиц. Они волнуются, шарахаются с брызгами от нас, хлопают крыльями, с испугу щиплют друг дружку: вылетевшее перо, поворачиваясь при спуске, у корня вспыхивает светом в пухе; птицы крякают, галдят, теснятся, смолкают, смежают веки.

Глаз прилипает к видоискателю, я тереблю объектив, стараясь следовать Аббасу, который снова перечисляет список птичьих пород, особенностей обитания, обхождения, степень редкости. Продвигаемся по лабиринту клетей, где на каждой вывешены таблички с описанием породы и латинским названием. Королевского фазана в глубине вольера я никак не могу взять в фокус из-за слишком мелкой ячеи. Обезумевшие голоногие султанки, пастушковые, крытые лазоревым неоновым пером, сбиваются рядком в угол. Манол, схожий с ними опереньем, грузно вышагивает по соломе. Павлин метет хвостом и оглушительно каркает. Многих птиц не видно, и Аббас именует пустоту, которая выхватывается фотовспышкой: голая земля, присыпанная травинками, зерном, пометом; жердочки, поилки.

— А вот инкубатор.

Аббас открывает сарай, полный корзин, заваленных сеном. Несколько обрюзглых индюшек отворачиваются от света.

— У Хашема инкубатор побольше будет.

— Вы разводите на продажу индюшек?

— Зачем? Собираем в заповеднике яйца, подкладываем индюшке, она выводит птенцов. Так и разводим редкую породу. Но вывести мало. Нужно выкормить. И заставить размножиться. Тем и живем. Вот весной лебедей продадим — мотоцикл в заповедник купим.

Шурик во время экскурсии загадочно улыбается, жмурится от света, поднимает, опускает козырек кепки.

Мы возвращаемся. Сона-ханум встречает нас с компакт-диском в руках, что-то просит Аббаса. Она стоит под фонарем, и в тени ее лицо кажется иным, трагическим. Аббас обращается ко мне:

— Слушай, ты разбираешься в технике? Купил жене фильм. Да что-то диск не проигрывается. Посмотришь?

Идем в дом, в начало анфилады комнат.

Сона-ханум смирно сидит на краешке тахты, ждет, когда я совершу чудо и диск прочитается, но изображение то останавливается, то идет рывками; я мою диск в теплой воде с мылом, тру его об свитер — но лев, стоящий по грудь в траве под баобабом, так и не оживает.

Возвращаемся за стол, Аббас снова открывает фотоальбом. Вот вывеска с силуэтом летящего фламинго: «Зоологический сад „Гилан“ по выращиванию и показу редких птиц». «Гилан» был учрежден Аббасом, когда прекратилось финансирование заповедника и все научные и охранительные работы пришлось вести собственными силами. По сути егеря остались добровольными стражами природы. У Хашема, рассказывает Аббас, поселились беженцы, стали баранов разводить, охотиться. Что им скажешь? Людям кушать надо. Потом солдаты стали приезжать на БТРах, стреляли из пулеметов джейранов. Зимой и с юга, и с гор на пастбища Ширвана выводились многотысячные отары, и не было сил у властей применить закон. Аббас сам возился с птицей, справлялся с эпидемиями.

— У баклана и пеликана мясо черное, злое. Их и собака есть не станет.

Заговорили о собаках. На Артеме в детстве я долго общался с волкодавом Барсиком, уникальным псом, приручить которого мне так и не удалось. С тех пор я интересовался конкретной… не породой, племенем этого пса, ибо местные овчарки необыкновенно разнообразны по виду, и мне всегда было интересно отследить родовые корни Барсика, просто найти хоть как-то похожую на него собаку.

А у Аббаса недавно помер пес, гончак, бигль. После операции. Врачи зарезали. Нерв сфинктера случайно задели, плюс внутреннее кровотечение открылось. По всему видно, что Аббас горюет сильно: зажегся, стал вспоминать.

— Не было у меня лучше собаки. Вязкая, но ничего, всегда сама возвращалась. День, два, на третий тут как тут. Афой звали. А когда гонит — любо-дорого послушать. Лай меняется в зависимости от стадии гона. Сразу знаю, кого погнала — корсака, кабана, кота, чекалку. Под конец, когда гонит уже воочию, лает заполошно, мелко, как стонет. Когда умирала, так же точно лаяла. Смерть гнала. А как я ее подстрелю? Когда оперировать ее привез, она тихо лежала. Врачам руки облизала, а когда увидела инструменты — в стойку встала, глаза остановились. Сейчас вот щенка у Хашема взял, внук Афы. Кто его знает, что из него получится.

4
Перейти на страницу:

Похожие книги