В одном месте я оглянулся передохнуть и увидал, как в плещущемся мареве сильными взмахами движется купол Хашема, как он приближается маятником, как слышны короткие всплески, шарканье колес, как мимика Хашема работает ритмично, сопровождая усилием нешуточное упражнение: подтянуться к куполу, пронести себя на подъеме, руки углом, пресс — панцирь, полет есть работа.
Хашем свистит с высоты памятника Маяковскому в Москве, сам гигант, спицы колес вращаются медленно, брючины парусят, рубаха, волосы, купол — я успеваю упасть на спину, чтобы отщелкать его с апогея ниспадающей дуги до вспышки песка, когда он задевает пригорок и недолго катится за куполом.
Достигаю моря только на следующий день. Дальше спускаюсь к югу, к плавням Куры, спугиваю джейранов от водопоя, делаю привал в маслинной рощице на высоком прибрежье. Затем выбираюсь к рыбакам, на моторке они отвозят меня в поселок Северо-восточная Банка, откуда на хлебовозке выбираюсь на шоссе.
Подсчет джейранов — тирания Эверса. Ясно всем, кроме директора, что джейранов с земли пересчитать невозможно, а вертолет нанять у нефтяников — на один керосин вся годовая субсидия канет. Для подсчета джейранов следовало бы использовать дельтаплан, каркас лежит у Хашема на стропилах, только как его поднять, когда до ближайшего холма — тридцать километров, а ветер прихотлив, особенно на сломе сезона, осень уже порвана штормами: пока войдешь в Ширван — унесет.
Как ведет себя сокол? Он стелется, стелется по земле, пока не протянется к едва видному восходящему смерчу, заметному только его зрению. И как только входит в это кружение, расправляет крылья и подымается витками ввысь, будто на лифте. Но это в спокойную погоду.
Эверс мучает подсчетами. Приходится по неделям гоняться за джейранами, сбивать в стада, гнать на переправу через канал и там считать, затем с севера ставить заслон, чтобы они не перескочили через канал обратно. Заслон всегда в брешах: как с помощью десяти человек удержать посреди степи дикую скотину, способную в спурте достигать шоссейной скорости?!
Бухгалтер Эльмар ведает подсчетом джейранов. Он управляет пополнением сводных таблиц подсчета поголовья антилоп. Эти таблицы — предмет ненависти егерей, сетующих на бессмысленность их содержанья. Эльмар соблюдает намаз, все посты, не участвует в радениях. Широкобедрый, гладкая кожа, до бороды далеко, пушок. Вагиф его зовет за глаза, но Эльмар об этом знает: «турок». С его помощью Эверс проводит свои идеи в жизнь отряда. Однако негласная, но фактическая власть в отряде принадлежит Хашему — высокому сутулому назарею-растафари с несколько верблюжьим выражением лица, заросшего по глаза иссиня-черной ассирийской бородой.
…Смерчики темными кружащимися великанами бродят по степи. Ветер — всегда спираль. Если лежать ночью в Ширване в палатке, слышишь великана, бродящего вокруг, — порой он проносится мимо, а иногда раздавливает палатку над тобой, и стойки, если их плохо укрепить, хлещут по затылку — приходится спать с поднятыми над головой руками.
И вот перед глазами моими Хашем мчится и вдруг подымается на вираже огромным скачком перед вставшим вдруг во весь рост пляшущим великаном…
Из дюралевых рамок я свинчиваю бронебойный каркас, в котором закрепляю проволокой свой
Театр теней на закате: кратковременные представления, когда длинные могущественные тени наползают, взметываются, полонят Ширван, уходят почти до горизонта, благодаря особенной плоскостности ландшафта. При этом они достигают строений, играют с ними, как с камушками, накладываясь и обнимая пригорки и череду буро-желтых глинистых бугров однообразной продолговатой формы.
Закатное небо. На вечернем построении егеря стоят от земли до неба, низкое солнце возвеличивает их до размеров гигантов.
Глава пятнадцатая
ЛЕНКА
После смерти матери Хашем переселился в детдом на Баиловском мысе. Там он не прижился. Я ездил к нему, мы лазали по чердакам и крышам. Хашем показывал мне угловую, точнее, целый квартал пристроек, где по легенде жил Сталин. Хашем рассказывал страстно, будто сам видел Кобу.
Баиловские холмы изрыты окопами, оставшимися со времен войны. Окопы и брустверы тянулись вдоль зарослей олеандров и были прикрыты ржавой путанкой колючей проволоки. Траншеи здесь остались со времен войны, когда опасались немецкого десанта. С Баиловских склонов мы скатывались на подшипниковых тачанках, резко выворачивая внизу, где спуск пересекался с оживленной Краснофлотской улицей. По этой улице мы и спустились однажды к набережной, чтобы пройти по пирсу к яхт-клубу и задать дежурному вопрос: «Как найти Александра Васильевича Столярова?»