Этот был просто чудиком… И, скорее всего, если судить по его невзрачности, — на твердом небольшом окладе.
Раз шел неторопливо вдоль строя невольников, по шестьдесят долларов за штуку, — и даже от любопытства не поглядывал на них. На такую дармовщинку.
Изображал из себя прохожего, которому по своим делам лень было обходить стадион, и он выбрал путь покороче.
Он и Машку, вроде бы, не заметил, просто шел, размышляя о чем-то своем. Но когда уже почти прошел, — даже, точно, уже прошел, — внезапно остановился. Словно бы все-таки увидел ее. Но не глазами, поскольку смотрел куда-то перед собой, а каким-то своим боком.
Он шел, и внезапно замер на месте. Словно уткнулся в невидимую дверь, которая была закрыта. А ключ он — потерял. Что явилось для него полной неожиданностью.
Он даже, разглядывая эту невидимую дверь, пошарил по карманам. С каким-то бесконечным изумлением, — что ключей в них нет.
Он так стоял, замерев, с минуту, — ждал, должно быть, когда его закрытая дверь откроется. Сама собой.
Но та, — не открылась.
И тогда он стал поворачиваться.
Иван, которому торги тоже порядком наскучили, наблюдал за ним. От нечего делать. За некой непонятной никому пантомимой, происходящей на его глазах.
Мужик начал поглядывать в их сторону, — но так затравленно, словно его окрикнул непосредственный начальник по работе, который имеет на него зуб. То есть, с выражением какого-то страха на лице, и одновременно — раболепства.
Иван еще успел подумать, что если бы у мужика был хвост, он бы поджал его в этом момент под себя, как насмерть перепуганная дворняга.
Над головой которой занесли хозяйскую палку.
Он оглянулся этак, прибито, — и Иван увидел какое-то недоумение, сродни крайней озадаченности на его лице. Словно бы ему уже тысячу раз приходилось вот так робко оглядываться, и всегда он встречал перед собой рассерженное лицо поварихи, которая решила, что это он стырил из супа мозговую косточку, — а сейчас не встретил.
Палку видел, — а поварихи не было.
И он не мог ничего понять. Потому что так, — не бывает…
Мужик, как мужик, — ничего особенного. Лет, может, около сорока, одет, как все, в дешевый не от Кардена костюмчик, даже с пистолетом на боку. А значит, — не слон. Довольно высокий, брюнет, и чисто выбрит…
— Мне надоело стоять, — прошептала Ивану Маша.
— Я тебя предупреждал, — внутренне обрадовался Иван.
— Мне просто надоело стоять, — упрямо произнесла она.
Замечательно. Все шло по плану…
Между тем, мужик, разглядывавший в это время собравшихся зевак, продолжал все больше изумляться. Он смотрел то на одного зеваку, с широко открытыми от изумления глазами, потом на другого, потом на третьего. Перебирая их всех взглядом по очереди.
Потом, насмотревшись на зрителей, он даже, от изумления, сделал шаг вперед, придвинувшись вплотную к запретной черте. Отделявшей невольников от свободных людей.
Стал смотреть на Ивана, но недолго, просто пробежал по нему взглядом вскользь, и, наконец, уставился на Машку.
Был он, должно быть, подслеповат. Потому что, видел бы нормально, — уставился бы на нее тут же. В первую очередь.
Но — прозрел.
На нужного миллионера, у которого имелся бы самолет и розовый кадиллак, мужик этот никак не тянул. А раз с его помощью до Москвы добраться проблематично, то и связываться с ним не стоило.
Хотя, кто знает, на его лице ничего не написано, — про его миллионы. По очкам Георгия тоже определить проблематично, сколько у него бабок, и имеется ли в его ангаре Боинг с бассейном.
Когда он остановился на Машке, изумления, перемешанного с самым откровенным страхом, — в его глазах, а Иван это увидел отчетливо, — стало еще больше.
И еще в его взгляде появилось какое-то слащавое, неприятное униженное такое обожание. При виде Машки. Если бы у него был хвост, — поджатый хвост этот завилял бы сейчас из стороны в сторону. Словно — помело.
— Простите… Не мое дело… За смелость… Вам не нужна помощь?.. К вашим услугам… — елейным каким-то голосом, словно понимая, что совершает какую-то необыкновенную наглость, выходящую за все мыслимые рамки приличий, вдруг спросил он Машу.
— Продается, — сказал Иван. — Я — хозяин.
Но мужик не обратил на Ивана и его слова никакого внимания.
Он продолжал приглядываться в Машке, и на лице его стало появляться очередное новое выражение, — какой-то беспримерной озадаченности и удивления.
Будто бы он вдруг встретился со своей умершей лет сто назад прабабушкой. Живой и невредимой.
— Не может быть, — продолжал между тем мужик, но как-то себе под нос, и было видно, что он крайне взволнован. — Среди этих дикарей… Кто бы мог подумать… Не могу поверить …
Машка ничего ему не отвечала.
И правильно… Вообще, вопрос верить-не верить, это темный лес… Во что только можно не поверить, не говоря о том, во что только можно поверить…
Но что-то в ней напряглось. Иван это видел… «Девушка, мы с вами где-то встречались». Дармовщинщик… Да, лимон, — и все.
И весь разговор.
— Вы, извините, — одна?.. — спросил, с каким-то придыханием, словно до краев был переполнен почтительностью, мужик. — Вы случайно не потерялись?..