Перпендикулярный мир

«Как же пройдет у них эта магистраль? — лихорадочно старался представить Удалов. — Видно, от всего центра ничего не останется».

Конечно же — вот она, центральная площадь, вот он, выросший вдесятеро, напоминающий одновременно египетскую пирамиду и китайскую пагоду Гордом. Вот она — десятиэтажная статуя в центре… Уже с головой, с портфелем… Статуя самого Пупыкина!

Удалов говорил себе: «Только не смеяться! Только не улыбаться. Все это меня не касается, а засмеюсь — накажут двойника».

— Мы с вами шествуем, — донесся до обалдевшего Удалова голос архитектора Оболенского, — мимо городского театра. Здание его, прекрасное, выдержанное в стиле гуслярского социалистического ампир-барокко, встанет на месте устаревшей развалюхи, которая была построена космополитически настроенными купцами…

«Молчи, Корнелий, — повторял про себя Удалов, — молчи, крепись…»

Но язык его предал.

Язык сам по себе сказал:

— В старом театре лучшая в мире акустика. Сюда симфонические оркестры приезжают.

Оболенский поперхнулся.

— Вы что хотите сказать, Корнелий Иванович, — мягко спросил он, — наш новый театр хуже старого?

Что здесь поднялось! Как все накинулись на Удалова! Он оказался ретроградом, отсталым элементом и, уж конечно, чьим-то наймитом. Слово «наймит» носилось по воздуху и било наотмашь Удалова.

Но язык Удалова — о враг его! — не выдержал снова и, выискав паузу в хоре осуждения, крикнул:

— Это бред, а не проект!

— Что? Он ставит под сомнение мою компетентность?

Оболенский так растерялся, что обернулся за поддержкой к Пупыкину. А Пупыкин молча покручивал ус, ждал, хотел, видно, чтобы Удалов окончательно высказался.

— Меньше по чужим женам бегать надо! — крикнул неуправляемый Удалов. — Лучше бы архитектуре учился!

Тут и у Оболенского нервы не выдержали.

В наступившей роковой тишине он закричал в ответ:

— Она меня любит! У нас любовь! Ты ее недостоин!

— Поговорили? — раздался громовой голос.

Удалов взглянул на Пупыкина и понял, что говорит тот в мегафон — достал откуда-то трубу раструбом. Видно, берег для особых случаев.

— Поговорили — и хватит! Всем сидеть!

Все сели. И замолчали.

— Оболенский, сядь. С тобой все ясно, старый козел. Заключительное слово по данному вопросу имеет товарищ Слабенко. После этого перерыв. После перерыва обсуждение персонального дела бывшего директора стройконторы, бывшего члена городского президиума, бывшего, не побоюсь этого слова, моего друга, Корнелия Удалова.

И так всем стало страшно, что даже твердокаменный Слабенко не сразу смог начать свою речь. Он отпил воды из графина, стоявшего перед ним, и руки его дрожали.

А от Удалова не только все отодвинулись, но даже стол отодвинули. Он теперь сидел один на пустынном пространстве ковра.

— Снос, — сказал Слабенко, — начинаем с понедельника. Мобилизуем общественность. Она уже подготовлена, радуется.

— Это хорошо, — одобрил Пупыкин. — Пресса, от тебя зависит многое. Если что не так — ответишь головой!

— Я вам завтра полосу принесу, — сказал Малюжкин. — У меня уже голоса народа подготовлены, пожелания трудящихся, все как надо. Народ жаждет преобразований.

— За полгода управимся, — сообщил Слабенко.

— Что? За полгода?

— Техники маловато. К тому же эти чертовы эксплуататоры из кирпича строили…

— Взорвать! — сказал Пупыкин.

— Там жилые кварталы — трудно.

— Выселить, — решил Пупыкин. — Пилипенко ко мне вызовешь и прокурора, подумаем, как оформить. Чтобы за две недели центр снести.

— Постараемся, конечно. — Слабенко сомневался.

Удалов поглядел на Оболенского. Оболенский прожигал его ненавидящим взглядом и скалился; но укусить не мог — далеко.

— Ты мне не старайся, ты сделай. Сносить это барахло будем методом народной стройки. Главное — энтузиазм, ясно, Малюжкин?

— Надо будет трудящимся перспективу дать, — напомнил Малюжкин. — Надо будет сообщить, что всем нуждающимся на проспекте вашего имени будут отдельные квартиры.

— Этого делать нельзя, — вдруг возразил Ложкин. — Это будет неправда. Народ нас не поймет. У нас же на проспекте только общественные здания.

— Как так общественные? — вскинулся Оболенский. — А жилой дом для отцов города?

— Но это же один дом… и для отцов.

— Ложкин, — перебил его Пупыкин. — Учти, что у нас в Гусляре нет проблемы отцов и детей и даже конфликтов таких нету. Они надуманные. Так что если мы строим для отцов города, значит, строим и для детей. У меня у самого двое детей. Все знают.

Тут людей прорвало, все начали аплодировать, а когда отаплодировали, постановили намекнуть на квартиры в следующем номере газеты. Без деталей.

Хотелось, конечно, Удалову встать и объяснить, что он думает, но удерживался — и без того уже погубил карьеру своего двойника.