Пером и шпагой

— Рассказывай, старина, — оживился Фридрих. Левальд рассказал, что в ливонских землях копятся русские войска, за Неманом размещены воинские магазины. Рубежи Пруссии неспокойны… Король взмахнул тростью, заговорил с пылом:

— Мне известен способ, как спустить с цепи русского медведя. Но кто мне скажет — как его посадить обратно на цепь? Самое лучшее: оставить медведя в берлоге, делая вид, что его никто не замечает. Однако сейчас зверь зашевелился в своем логове. Господа! — воскликнул король. — Россия страшная страна, и через полстолетия, верьте мне, мир вздрогнет от ее величия!

Фридрих умолк, и стало тихо. Только изредка позванивали шпоры полководцев, стукались об пол низкие ташки кавалеристов, нежно тренькали шпаги придворных. Король думал… Тишина в Сан-Суси, тишина. Ах, какая тишина над дремучей болотистой Пруссией, которая досыпает сейчас свои последние минуты.

— Шверин, — вдруг очнулся король, — что за бумагу, дружок, вы там комкаете в руке? Дайте ее сюда…

Это было прошение о пенсии вдовы капитана, поднятого на штыки в Силезской войне. Король вернул бумагу Шверину:

— Мне очень жаль вдову, но вакантной пенсии у меня нет.

— Ваше величество, у нее, несчастной, дочери без приданого.

Король крутил трость в сухих горячих ладонях:

— Шверин, вы умоляете так, будто я уже отказал?

— Но вы сказали, что вакантной пенсии нет.

— Верно. И — не будет. Но… Шверин, вы плохо знаете своего короля. С сего дня сокращаю свой стол на одно блюдо. В год это даст прибыль в 365 талеров. Пусть вдова и получает их…

Один из гаулейтеров провинции Бранденбург заговорил вдруг, что состояние дорог в Пруссии столь ужасно, что…

— Перестаньте болтать о дурных дорогах! — закричал король. — Пруссия окружена врагами. И мне не нужны отличные дороги, по которым бы армии врагов докатились до Берлина… Нет! Пусть они застрянут в прусской грязи. А мы будем воевать только на чужой территории, где дороги идеально устроены!

Фридрих встал.

— А ты сиди, старина, — придержал он Левальда. — Ты принес новость… Вот и прикроешь мое королевство со стороны Кенигсберга! Шверин, подойди ближе. Бери двадцать шесть тысяч штыков, ступай в лагерь Кениген-Грец, оттуда заслонишь Силезию от моей венской кузины. Герцог Бевернский, где вы? Кажется, пришла пора изучать карты лесов Моравии и Богемии… Судьбы мира неисповедимы, и как бы не пришлось моей инфантерии шагать по этим лесам!

Он огляделся. Пламя свечей, коптя, качалось в жирандолях.

— А где же Циттен? Почему я не вижу своего приятеля?

Растолкав придворных, пред королем предстал Циттен, вожак непобедимой прусской конницы. Маленький. Кривоногий. Хрипатый. Бесстрашный. Безграмотный. И — умный.

— Мой добрый Циттен, что ты скажешь о русских казаках?

— Не стоят холостого заряда, король.

— А русские кирасиры и гусары?

— Я свистну, король, и они зашатаются в седлах… Фридрих обернулся к берлинскому губернатору — фельдмаршалу Джемсу Кейту:

— Вот стоит человек, двадцать лет прослуживший под знаменами России. Он не даст солгать… Каковы русские солдаты?

Подтянутый седовласый Кейт поднял над головой жезл, сверкнувший дешевыми рубинами.

— Лучше убедиться королю сейчас, что русская армия великолепна, нежели ждать, когда русская армия переубедит ваше величество в бою! Она очень хороша, хотя и плохо управляется.

— Да, — согласился король, — она хороша… Но привыкла воевать с татарами. Я представляю, как она побежит после встречи с правильной организацией моей армии!

— Король, — отвечал Кейт. — В воле вашего величества бить русских правильно или не правильно, но русские.., не побегут!

— Даже если их очень сильно побить?

Храбрый Кейт ответил королю дерзким вопросом:

— А разве вы сможете побить русских сильнее, чем их били татары?..

Король с усмешкою на устах удалился. Теперь начиналось самое интересное.

***

Самое интересное — это шпионаж. Экономя на супах и пиве, король не жалел денег на разведение шпионов. Главарем прусского шпионажа в Европе был личный адъютант короля — Христофор Герман Манштейн; этот умный человек долго служил в России, где был адъютантом Миниха; именно он — Манштейн! — схватил из теплой постели герцога Бирона, треснул его по зубам и, связанного, швырнул в коляску… Из русской армии Манштейн дезертировал в Пруссию; имя его отныне во всех губернских городах России было приколочено к виселицам палачами.

Когда король вошел в библиотеку, Манштейн был уже здесь; тут же, возле окна, таилась обтекаемая тень и Финка фон Финкенштейна, этого интимного друга детства короля.

— Мои добрые друзья, — сказал им Фридрих, — у меня всегда дрожат пальцы, когда я раскрываю заветный портфель… В самом деле, как приятно, сидя в тихом Сан-Суси, знать, что думают о тебе в кабинетах Парижа, Вены, Петербурга… Вот Менцель! — сказал король, показав донесение из Дрездена.

— Личный секретарь польско-саксонского короля Августа Третьего, а смотрите, как верно мне служит! Теперь глянем, что сообщают русские друзья. О-о, как их много у меня… И вот письмо моего друга — наследника российского престола. Кстати, тут пишут, что в России сейчас восстание башкир. Манштейн, это опасно?