А символом Дудуток стал ветряк, который Будинас с какими-то авантюрными приключениями приволок из Гомельской области. И про который с полным основанием можно сказать: «Вас тут не стояло». Ну не было никогда на Птичи ветряных мельниц! Я знаю многих скептиков, которые возражали против такого «искажения исторической правды». Но сегодня я слышу совершенно иные речи. Залезает экскурсант на самую верхотуру, обозревает дали и восхищенно произносит:
— Да, умели предки ставить! Умели место выбрать! Нынешним слабо...
3
Приехал из Москвы и узнал, что Будинас уволил с работы замечательного фотографа, который очень много делал для налаживания производства ценных и защищенных бумаг — тогдашнего нашего «кормящего промысла». И уволил за то, что тот приехал на работу на недавно купленном «Мерседесе». Будинас осмотрел машину, узнал, почем она обошлась, видимо, поделил в уме эту сумму на зарплату фотографа и немедленно издал приказ.
Я заскочил к нему в кабинет и заорал:
— Что ты наделал! Это же наш самый ценный работник! Как ты можешь вредить собственному предприятию! Ты же директор!
А Будинас важно ответил:
— Я не директор — я хозяин.
Виктор Станкевич
Очередной день рождения Будинаса, 18 февраля какого-то года, с размахом отмечали в Дудутках. Народу собралось много. Бражничали в музее.
В самый разгар застолья пьющий только пиво якобы американский журналист Питер (род его истинных занятий так никто и не определил) с подружкой-француженкой Мишель отправились париться. К слову сказать, баня от музея находилась в полутора километрах.
Через какое-то непродолжительное время к музею прибежала не вполне одетая, лишь в наброшенной шубке, Мишель с сообщением, что баня горит. Раздались крики гостей: «Пожар!», началась суматоха. Наиболее решительные и стойкие кинулись к бане.
Огонь тушили азартно, пока не поняли, что это абсолютно бесполезно — перегородки под обшивкой уже пылали, как угли. Борьбу с огнем решили прекратить. Успели только снять столешницу подвесного стола и подвесные сидения. Очень скоро баня превратилась в огромный костер.
Послали за водкой. Наполнили стаканы. Выпили, завороженно глядя на огонь. Баню, конечно, жалко, но зрелище было потрясающее!
Вдруг, в этой полной тишине, нарушаемой лишь треском горящего дерева, к Будинасу подошел сторож бани (кажется, Гришка), отвечавший как раз за ее сохранность. Он поднял стакан водки и торжественно произнес: «С днем рождения, Евгений Доминикович!».
Встреча в администрации
Будинасу позарез нужно было встретиться с важным чиновником, который делал жизнь «Полифакта» невыносимой. После многочисленных обращений чиновник согласился его принять, обозначив, что отводит на встречу ровно четыре минуты.
Как только Будинас зашел в кабинет, чиновник, даже не поздоровавшись, начал крыть на чем свет стоит и «Полифакт», и Будинаса, и все, что с ними связано. Орал, не прерываясь ни на секунду.
Какое-то время Будинас постоял, послушал. Потом развернулся к выходу.
— Куда? — аж взвился чиновник.
— Четыре минуты истекли, — Будинас постучал по циферблату часов. — А ты — козел вонючий.
И вышел из кабинета.
Чиновник нагнал Будинаса уже на лестнице, едва упросил вернуться в кабинет, даже достал из сейфа бутылку коньяка. Проговорили они добрых полчаса.
Жаль, пользы от этой встречи для «Полифакта» не было никакой.
Сергей Сергачев
При всей демонстрации Будинасом своей жизненной прожженности и ушлости, при всех его способностях, как ему казалось, разбираться в специфике и тонкостях многих профессий, он мог поразить и своей невероятной наивностью. Вот один из примеров.
Когда «Дудутки» начали превращаться в нечто реальное, рабочие приступили к обустройству родника на берегу Птичи. Им все объяснили, завезли необходимые материалы. Но вдруг я вижу, что кладку подпорной стенки начали неправильно: камни не выбирают, а используют те, что первыми под руку подвернулись. В итоге камни из плоскости подпорной стенки торчат, как попало; одним словом, не конструктивно, а потому и некрасиво. Я предложил мастерам, пока есть возможность, первые ряды разобрать и переделать, объяснил, как именно. Они согласно покивали головами, и на этом я успокоенный уехал.
Вопли и крики Будинаса я услыхал издали, когда через несколько дней приехал в будущие «Дудутки». Ругал Будинас все на свете: и камни, и стенку, и родник, и рабочих, и погоду, причем, многократно и в разной последовательности. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что источник его невероятно тяжких страданий не кто иной, как я.