Перловый суп

Зеленые кварталы спали утренним сном. Густо чирикали птички. Из переулка лениво выступил милиционер. Увидев другого милиционера, шедшего ему навстречу, развернулся, побрел обратно за угол. Этот другой тоже дошел до утла, развернулся. Такая работа...

— Доброе утро, Александр Исаевич!

Шли первые годы 60-х.

Лариса (Валентина) Будинас

Курточки для Женьки

Однажды в наших краях объявилась Елена, гражданка ФРГ и первая любовь Будинаса. Она привезла ему в подарок джинсовую «тройку»: куртку, брюки и рубашку. Рубашку он потерял в первой же командировке, джинсы носил до дыр на десятых заплатках. Заплатки, кстати, делал сам на привезенном из вильнюсского дома «Зингере». Куртка, которую он не снимал круглый год, постепенно ветшала, наконец, пришла в негодность. Осмотрев ее, как врач пациента, Будинас констатировал: «Ей ...здец». Масштаб «...здеца» не сложно представить: Женька был обречен на ношение доступных тогда изделий фабрики им. Н. К. Крупской. Решение этой проблемы он отложил до будущих времен, а сам уже сделал единственное, что смог в этой ситуации: вернулся к свитеру, а курточку повесил в кабинете. Ему не хотелось расставаться с ней, как с эталоном идеальной «шмотки», удобной, практичной и стильной. Видимо, этот угаданный Еленой стиль «будинас» и разбудил во мне дремлющие таланты.

Я волновалась, как абитуриент на вступительном экзамене. Будинас в роли экзаменатора был неприступен и, конечно, раздражен. При виде меня с «плечиками», на которых красовался отпаренный «самопал», он брезгливо поморщился. Но из уважения к проявленной инициативе ощупал материал. Молча, все с той же выписанной на лице гримасой, свидетельствующей о том, что у меня нет ни единого шанса на сдачу экзамена, снизошел до примерки чуждой ему подделки. И, подойдя к зеркалу, неожиданно завелся. Он несколько раз отходил и возвращался к своему обновленному отражению. Ковырял джинсовый шов, исследуя его на «халяву», наконец, выдал долгожданную оценку: «Пора по бабам!». Песенка у него была такая: «па-ра-па-ба-бам», которую он напевал в прекрасном расположении духа.

В этот вечер он обошел всех, к кому только мог заявиться без предупреждения. Потом несколько дней подряд говорил о курточке по телефону. Тема, обнаруженная им рядом с курточкой, приобрела угрожающие масштабы: в своих размышлениях вслух он подошел к выводу о необходимости демонтажа сложившейся системы отечественного легпрома. Так «идеальная курточка» окрылила его очередной идеей; он носился по городу в поиске аудитории, и, конечно же, нечаянно, делал рекламу мне.

Однажды Женя вернулся домой с Борей Заборовым. Его друг и художник попросил меня сшить такую же курточку. И тут я вынуждена была признаться, что шить не умею. Разве что разово и штучно, если случилось вдохновение. В 1982 году я все же сшила вторую и последнюю копию курточки «от Ленки». После этого наступила другая эпоха: «фарцы» и фирменных «шмоток». Женя вписался в нее органично, как во все новое. Но он всегда признавался, что черпает свои идеи из прошлого людей и сотворенных ими вещей. И я счастлива, что среди вспоминаемых им «творений» оказались и мои курточки.

Юбилей цирка

Минский цирк отмечал очередной юбилей. Публика собралась солидная, с пригласительными билетами, благодарная и своему начальству, и цирку за предоставленную возможность участвовать в грандиозном представлении. Все шло в соответствии с программой: клоуны смешили, гимнасты восхищали, цирковой оркестр подсказывал, выдавая напряженную дробь, когда нужно сосредоточиться, аплодисменты гремели.

Наконец, ведущий объявил выход солиста Государственного театра оперы и балета Чернобаева. Для исполнения арии Дон Кихота он выехал верхом на лошади.

Женька громко и безудержно захохотал.

Сидящие рядом гости начали шипеть, дескать, уймись, товарищ, или сейчас тебя выведут. А товарищ уже заливался слезами, показывая рукой на лошадь, и от смеха не мог произнести ни единого слова.

Лошадь остановилась в центре арены и закружилась на одном месте. Трос, спускающийся к микрофону из-под купола цирка, обвил шею Благородного Рыцаря. Одной рукой он держал лошадь под уздцы, другой сжимал микрофон и мужественно пел бравурную арию.

«Уводите лошадь!», — закричал придушенный собственным смехом Будинас.

Ария продолжалась.

«Да она же, бедняга, обосрется!», — не унимался он.

И лошадка не выдержала.

Она кланялась и какала, извинялась и снова какала, обкладывая арену по малому кругу, пока ее вместе с хрипящим в петле наездником не вывели за кулисы.

«Вот это был цирк!» — продолжал хохотать Будинас после представления, в то время как я плакала то ли от стыда, то ли от обиды на него.

Позже, когда юбилей остался далеко позади, я все же спросила, когда и как Будинас догадался, что произойдет с бедной лошадкой. Оказывается, понял сразу; «Только полные идиоты могли придумать этот номер и усадить артиста на лошадь с поднятым хвостом!»

Вождь своей страны