Перл

Больше всего ей нравилась придуманная мною история о призраке маленького мальчика, который появлялся внизу лестницы. Его образ был настолько четким и ясным, что все, кто находился в доме, спрашивали: а что это за мальчик в ночной сорочке стоит на ступеньке? Я убедительно настаивала, что после наступления темноты ни одна живая душа не рисковала ходить по первому этажу.

Я говорила, что призракам не нравились некоторые картины, и стоило повесить неподходящую, как среди ночи являлись привидения и сбрасывали ее со стены. Слышался треск разбивающейся об пол рамы, и становилось ясно, что призракам картина пришлась не по душе.

Еще я рассказывала, что возле двери в погреб кусок пола всегда оставался абсолютно холодным, как бы тепло в доме ни было. Кажется, эти истории рассказывала Линдси, и почти наверняка они были о деревенском пабе. Но едва я сама начала их пересказывать, как они намертво связались в моем сознании с нашим старым домом. Спустя какое-то время я уже даже не могла вспомнить, откуда они взялись. Я даже не помнила, считали ли мои родители, что в нашем доме живут привидения.

Эмили хотела знать буквально все о нашем старом доме и пропаже моей мамы. В какой именно день она исчезла? Что мы оставили в старом доме, а что взяли с собой?

Решения о том, что брать с собой, а что нет, принимались хаотично. Мы упаковывали в коробки игрушки и кухонную утварь, а потом забывали их. Мы складывали в пакеты постельное белье и полотенца, а потом убирали их не в тот шкаф или забывали на заднем крыльце, где они покрывались плесенью. У дверей обоих домов скопилось по куче резиновых сапог и галош без пары — никто не мог найти двух одинаковых, когда они были нужны.

Поначалу мы думали оставить в старом доме мебель, чтобы показать его покупателям в более презентабельном виде, но в итоге все эти вещи пришли в негодность, обветшали, их нужно было выносить, но даже с этой задачей мы толком не справились. Нужные для работы книги Эдвард забрал, а остальные оставил — толстые романы, книги по садоводству, раскраски, которые Джо размалевал или порвал, старые атласы, остатки подшивок «Нэшнл Джеографик» деда Мэтью, сложенные стопками под подоконниками.

Эдвард позвонил в клининговую контору, и там ему назвали цену в двести фунтов. Эдвард решил, что именно за столько они готовы выкупить все книжное барахло разом, а оказалось, что это он им должен заплатить за вывоз. Он сказал: спасибо, я лучше сам. Однако по выходным постоянно возникала уйма других дел: стирка, магазины, спортивные занятия Джо, уроки, проверка эссе, игры, уборка.

Если мы отправлялись в старый дом — с запасом еды, растопки, полные решимости — то к полудню неизменно выматывались, застряв между кипами детских вещей, проросшими тюльпановыми луковицами и мышиными гнездами в старых одеялах. Мы привозили полупустые коробки с несортированными вещами и сваливали их на крыльце, а потом нам надоедало бесконечно об них спотыкаться, и мы попросту уносили их в мусорный бак, даже не заглядывая внутрь.

Эмили спрашивала: если в доме полно вещей, что там может быть спрятано? Почему я так уверена, что мы обыскали там каждую щель? Почему Эдвард столько всего оставил, почему какие-то вещи ему больше не нужны? Когда я сказала, что мне нельзя ездить туда одной после моего последнего побега из школы, она прямо навострила уши. Как это я не имею права там появляться? Разве это и не мой дом тоже? Что он от меня скрывает? Почему я не попыталась туда попасть? Разве это не подозрительно? По-моему, нет.

А раз я теперь даже в школу не хожу, почему бы нам не вернуться обратно? Вот это было сложно объяснить. Дело в том, что официально дом был еще выставлен на продажу, но в нем разваливалось то одно, то другое, и на ремонт никогда не хватало денег, еще и надо было платить за новый дом. Например, сарай стоял на торгах, менять в нем ничего было нельзя, но несущие конструкции были сами по себе небезопасны.

Наверное, если бы нашелся покупатель, мы могли бы продать сарай, чтобы его потом переделали в жилой дом. Но тогда пришлось бы продавать еще часть земли с подъездной дорогой к нему. Бывало, находились желающие снять дом, но потом они обнаруживали, что не работает отопление, что задняя дверь толком не закрывается, и если бы мы взяли в долг деньги на ремонт, то дом в любом случае пришлось бы в итоге продавать. Так что он стоял пустым. И ни о чем из этого я не могла рассказать Эмили. Поэтому просто плела байки о скрипах на лестнице и душераздирающих воплях ведьм в саду.

Эмили щурилась и поправляла на носу очки — это означало, что у нее есть важная мысль. Она сказала: «Думаю, у него есть какие-то свои причины. Причины не отдавать дом». Она сказала, что у нее есть знакомый медиум. Что он может говорить с умершими. Что он зарабатывает чтением ауры. То есть он смотрит в воздух вокруг тебя и распознает цвета и духов твоих снов и твоего прошлого. Она выразила уверенность, что если привести этого медиума в старый дом, то наверняка он сможет разгадать секрет. Я ответила: «Эдвард вряд ли разрешит». В ее глазах вспыхнула ярость.