Периферийные устройства

Парочки, стоявшей у окна, в помещении уже не было. И вообще никого из людей. Маленькие бежевые пылесосы наводили чистоту, катаясь по полу так быстро, что и не разглядишь. Три девушки-автомата накрывали длинный стол. Они были практически одинаковые: классические анимешные робоняшки с фарфоровыми личиками, почти лишенными черт. Они соорудили три большие цветочные композиции, расставили подносы и теперь перекладывали туда еду с тележек. Когда тележки подкатывались к столу, бежевая мельтешащая масса чуть раздвигалась, давая им проход. Текла вокруг, как механическая вода, отскакивая под идеально прямыми углами.

Бертон бы не оценил этого так, как Флинн. Ей хотелось увидеть, каким будет праздник.

Она совсем не любила телешоу, где люди готовятся к свадьбе, похоронам или концу света. Но в тех шоу не было автоматических девушек и гоночных роботов-пылесосов. Заводские роботы-сборщики на видео двигались почти так же быстро, а вот детские игрушки, которых печатала Шайлен, – никогда.

Флинн шуганула двух жучков и зависла, краем глаза продолжая наблюдать за автоматами. На одной из рободевушек была стеганая куртка с множеством карманов, из которых торчали маленькие блестящие инструменты. Рободевушка чем-то вроде зубочистки художественно раскладывала на суши не то икринки, не то какую-то другую мелочь, Флинн не могла разглядеть. Зато видела на фарфоровом личике круглые черные глаза, расставленные шире, чем у людей. Раньше их там не было.

Она чуть сильнее согнула телефон, давая отдых усталым пальцам, и снова ринулась на жучков.

Бежевое мельтешение на полу исчезло, как будто щелкнули выключателем, остался лишь один бедолага, похожий на морскую звезду. Ему пришлось улепетывать на колесиках, или что там у него было на концах лучей. Сломался, наверное, подумала Флинн.

В комнату вошла женщина, красивая брюнетка. Не как горячие штучки в играх для мальчиков. Реалистичнее. Вроде любимого ИИ-персонажа Флинн в «Операции „Северный ветер“», героини французского Сопротивления. Простое платье наподобие длинной футболки, темно-серого цвета, перетекающего в черный там, где ткань соприкасалась с телом. Это напомнило Флинн тени на матовом стекле. Пока женщина шла вдоль стола, платье сползло с ее левого плеча, полностью его оголив. Именно что не соскользнуло, а сползло по собственному почину.

Рободевушки замерли, подняв лица, теперь совершенно безглазые – неглубокие глазницы такие же ровные, как щеки. Женщина обогнула конец стола. Папарацци всем скопом ринулись к окну.

Вбок, вверх, вниз, назад. Флинн слышала, как щелкают ее пальцы по телефону.

– Кыш, падлы! – крикнула она стрекозам, снова бросая на них квадрокоптер.

Женщина остановилась перед окном, глядя наружу. Платье плавно вползло на ее голое левое плечо, вырез на миг вытянулся в узкое декольте, затем скруглился.

– Кыш, падлы!

Окно вновь поляризовалось, или как там это называется.

– Падлы! – крикнула Флинн стрекозам, хотя их вины тут, вероятно, не было.

Быстро облетела дом на случай, если с другой стороны тоже открыто окно и она что-нибудь пропустила. Ничего. И ни одной стрекозы.

Назад. Папарацци, зависнув перед окном, подрагивали в ожидании. Флинн пролетела через их рой, и он унесся прочь.

Вытащила из-за щеки кусок джерки, прожевала. Почесала нос.

Нюхнула антисептика, которым по-прежнему воняли пальцы.

Ринулась на стрекоз.

8. Двоечлен

У главного мусорщика голова росла сразу из плеч (если это был не маскарадный шлем из кератозной кожи). Еще у него было жабье лицо и два пениса.

– Мерзопакость, – сказал Недертон, не рассчитывая на ответ Рейни.

За два метра ростом, с непропорционально длинными руками, главарь прикатил на велосипеде-«пауке»: полые спицы большого переднего колеса были сделаны в форме костей альбатроса. Сквозь драную балетную пачку из выцветшего пластикового мусора просвечивало то, что Рейни назвала его «двоечлением». Верхний пенис (если, конечно, это был пенис), меньший, находился в боеготовности, возможно всегда, и венчался чем-то вроде праздничного колпака, только не бумажного, а рогового. Второй, более привычной формы, хоть и гипертрофированного размера, вяло болтался внизу.

– Отлично, – сказала Рейни. – Все в сборе.

Между круглыми окошками врезок шла трансляция от Лоренцо: Даэдра в профиль перед складным трапом, ведущим к перилам мобиля. Голова наклонена, глаза опущены. Как будто молится или медитирует.

– Что она делает? – спросила Рейни.

– Визуализирует.

– Что?!

– Себя, я думаю.

– Я заключила пари. Сказала, ты на нее не клюнешь. Проиграла.

– Это было совсем недолго.

– Ага. Все равно что «немножко беременна».

– Ненадолго беременна.

Даэдра вскинула подбородок и почти рассеянно тронула неяркую нашивку с американским флагом на правом плече.

– Золотой кадр, – откомментировала Рейни.

Даэдра поднялась по пяти ступеням трапа и рыбкой нырнула через перила.

Между двумя врезками раскрылась третья, показывающая вид снизу.

– Микро. Мы отправили вчера несколько штук, – говорила Рейни, пока в небе над островом раскрывался ало-белый параплан. – Мусорщики дали понять, что знают про них, но пока еще ни одну не съели.