Периферийные устройства

Что Лоубир (птичий щебет перешел в резкое гортанное цоканье; Недертон изо всех сил старался не отвлекаться на звучание) очень заинтересовалась континуумами и связанным с ними кругом. Среди тех, кто увлекается ими дольше Льва, есть любители экспериментировать над множественными мирами; эти люди проверяли срезы на прочность вплоть до полной гибели населения. В частности, некий берлинец, известный сообществу под ником «Веспасиан», славился особым садизмом: он разжигал среди подопечных нескончаемые бессмысленные войны ради новых типов вооружения, которые при этом возникали. Оружие, как правило, было неприменимо вне породивших его экзотических сценариев, но цель Веспасиана и не была практической, скорее азарт коллекционера, род фетишистской страсти.

Лоубир, рассказывала Тлен, получила от Веспасиана чертежи и спецификацию того, чем учится сейчас управлять Коннер Пенске. Недертон глянул на перифераль: та смотрела на шевелящиеся губы Тлен, будто и впрямь что-то понимает.

– А что это? – спросил Недертон и вместо своего вопроса услышал протяжное завывание из одних гласных.

Неизвестно, ответила Тлен на том же певучем языке, но, учитывая фетишизм Веспасиана и то, в каком восторге остался Коннер от первого урока, это наверняка какое-то оружие, быстро и тайно изготовленное Лоубир, у которой явно есть для этого возможности.

Но зачем, спросил Недертон (слыша, как его напевная речь плавно перетекает во что-то германское), Тлен ему все это сообщает? Он наделся, что мутантный диалект нижненемецкого передаст не только смысл, но и чувство: что услышанное еще сильнее разбередило его тревоги, а от одного вида ювелирного паучка у себя на руке хочется взвыть.

Потому что, сказала Тлен (сейчас ее речь утратила всякое сходство не только с человеческой, но и с птичьей), Лоубир сама практически в одночасье заделалась континуумисткой. И потому что она, Тлен, осуществляя стратегию Лоубир в срезе Льва, видит: инспектор затеяла куда более долговременную игру, чем оправдано ее целями. И еще (тут глаза Тлен сузились до одного зрачка в каждом), потому что Веспасиан, передав Лоубир планы, непонятно зачем уехал в Роттердам и там скоропостижно умер в пятницу якобы своей смертью, чему Лоубир как-то подозрительно не удивилась.

И все это произошло после их знакомства с Лоубир, то есть за какую-ту неделю. А сейчас, сказала Тлен, время действия пропуска истекает. В дальнейшем она просит Недертона не упоминать услышанное ни прямо, ни косвенно. И еще она добавила, что завела этот разговор, поскольку опасается за себя, за него и Льва, а также за Флинн и ее близких, которых считает ни в чем не повинными попутчиками.

Недертон (который только сейчас наконец освоился с тем, что не понимает собственных звучащих слов) полюбопытствовал, чего она надеется этим достичь?

Из ответа следовало, что Тлен сама не знает, но чувствовала себя обязанной поделиться. А возможности Лоубир выведывать, кто что сказал, через клептархических тетушек оценке не поддаются. На этом паучок соскочил с его руки и побежал к Тлен.

Потом все трое долго сидели молча. Недертон под столом взял перифераль за руку. Он думал, от каких таких естественных причин скоропостижно умирают в Роттердаме континуумофилы-садисты и как бы случайно не спросить об этом Лоубир. А если она слышала их разговор на тарабарском языке, то, интересно, какие сделала выводы?

89. Стробоскопическая вспышка

Для поездки Гриф велел ей надеть бронекуртку из той же волшебной сахарной ваты. Бертон тоже был в броне, и это его чуть не убило – то, как подкладка мгновенно твердеет от энергии пули. Выпущенная в асфальт под ногами у Бертона человеком, который, вероятно, был уже мертв, когда его палец нажал на спуск, она срикошетила, попала в рукав бронекуртки над левым запястьем Бертона, разлетелась на куски – что-то тоже связанное с физикой сахарной ваты, – и один осколок, отскочив ему в правое бедро, задел артерию.

Все происходило как будто одновременно – позже Томми сказал, так и бывает в перестрелках, когда в них участвуешь. Флинн шла чуть позади Бертона, слева, Кловис справа от нее. Потом Флинн вспомнила, что почувствовала, когда Кловис приняла боевую стойку. Они собирались сесть в машину Томми и поехать к маме – уговорить, чтобы та разрешила ее увезти. Гриф так и не упомянул загадочный тусняк, и Флинн думала еще подождать, а потом спросить снова. Говорил он главным образом про их маму, которая и слышать не хотела о переезде в Виргинию, где, сказал Гриф, у него есть «надежный дом». Литония согласилась поехать с мамой, но та, при всем хорошем отношении к Литонии, отказалась наотрез. Потом за ними заехал Томми. Флинн радовалась, что увидит маму, хотя и не верила в успех уговоров. И еще радовалась, что будет всю дорогу сидеть рядом с Томми, если только туда не придется посадить Карлоса с «булкой» на коленях.