Перевороты

Некоторых журналистов увиденное взволновало. «Любовь к невозможному, маниакальная страсть к тому, на что еще никто не осмеливался. Уже спустя час они проникают в самое нутро. Глаза загораются, руки начинают дрожать», – писал нью-йоркский корреспондент «La Stampa». В «Le Temps» говорили, что США, в прошлом «настолько демократичные, насколько это вообще возможно», теперь стали «государством, похожим на страны старого мира, Штаты вооружаются подобно им и точно так же себя возвеличивают». В «Frankfurter Zeitung» американцев предупреждали о «катастрофических последствиях их радостного энтузиазма», но сознавали, что те не станут слушать.

Американцев никогда особо не волновали дипломатические вопросы. Дикие, как и их земля, они всегда имели и имеют свое мнение, политику и дипломатический кодекс. Экономически и психологически они обладают для этого всеми средствами. Американцы идут вперед по дороге, в которую верят, и плевать они хотят на мнение Европы.

По крайней мере, целое столетие многие жители США считали, что их стране предначертано захватить Северную Америку. Большинство возликовало, когда в 1898 году им сообщили, что теперь их судьба касается всего мира и таким образом они вправе властвовать и над другими континентами. Группа прямолинейных идеалистов, однако, называла смену курса страны подлым предательством американской традиции. Среди возмущенных были главы университетов, писатели, несколько титанов индустрии, включая Эндрю Карнеги, священники, профсоюзные лидеры и политики со стороны обеих партий, включая бывшего президента Гровера Кливленда. Они осуждали вмешательство Америки в дела иных государств, особенно войну против филиппинских повстанцев, и призывали американцев позволить остальным народам самим решить свою судьбу – право, которым сами американцы так глубоко дорожили. Один из критиков, Эдвин Лоуренс Годкин, воинствующий редактор «The Nation», сокрушался, что по новым стандартам «настоящим американцем» не сможет считаться тот, кто питает «сомнения в способности США крушить другие страны; тот, кто не признает право США по собственному желанию оккупировать чужие территории, каналы, перешейки или полуострова; тот, кто неуважительно отзывается о доктрине Монро или кто сомневается в необходимости иметь столь многочисленный флот; тот, кто восхищается европейским обществом или любит путешествовать по Европе; тот, кто не в состоянии, если ему все же необходимо туда отправиться, делать сравнения не в пользу Европы».

Подобные разговоры приводили экспансионистов в бешенство. Теодор Рузвельт заклеймил Годкина «зловредным и бессовестным лжецом». Антиимпериалисты, делился он в письме своему другу Лоджу, были «бесполезными сентименталистами из среды наблюдателей», которые демонстрируют «недопустимое слабоволие, что в итоге подтачивает лучших бойцов нашей страны». Однажды он охарактеризовал их как «просто неперевешанных предателей».

В конце концов антиимпериалисты потерпели поражение не потому, что были чересчур радикальными, а потому, что им не хватало радикальности. Штаты изменялись на глазах. Железные дороги и телеграфные линии сплачивали американцев сильнее, чем когда-либо. Выросли огромные фабрики, которые волна за волной поглощали европейских иммигрантов. Скорость жизни ощутимо возросла, особенно в крупных городах, что принялись диктовать стране свои условия. Все это приводило многих антиимпериалистов в ужас. Пожилые сторонники традиций желали, чтобы США оставались страной, сосредоточенной на внутренних делах, как и было всегда. Их призывы к сдержанности и сетования на пороки современности не нашли отклика в стране, переполненной амбициями, энергией и ощущением безграничных возможностей.

Первая волна операций по «смене режима» под руководством Америки продолжалась с 1893 по 1911 год. Причинами ее служил в основном поиск ресурсов, рынков и коммерческих возможностей. Однако не все первопроходцы американского империализма действовали в интересах крупного предпринимательства. Рузвельт, Лодж и Альфред Тайер Мэхэн действовали из принципов того, что считали трансцендентальными императивами истории. Расширение страны, как они полагали, делает народы великими. В их умах продвижение торговли и национальная безопасность сливались в то, что один историк назвал «агрессивным национальным эгоизмом и романтической привязанностью к власти». А они считали себя не чем иным, как инструментами судьбы и Божьего промысла.

В американском менталитете давно и прочно укоренился миссионерский инстинкт – с тех пор, как Джон Уинтроп заявил, что мечтает построить «город на холме», к которому будет обращаться весь мир. Американцы всегда считали себя особенными. В конце девятнадцатого века большинство из них решило, что их долг привести дикарей к цивилизации и спасти угнетенные народы от тирании.

Редьярд Киплинг подогрел миссионерский дух известным стихотворением, опубликованным в журнале «McClure's», когда начались дебаты по поводу аннексии Филиппин.