Перевёртыш

Через несколько минут они уйдут с моста и отправятся дальше по извилистой тропинке, мимо толстого дуба. Они всегда останавливались у большого дуба по пути домой. Они называли его своим деревом для лазания. Рука Кулла, в которой он держал записку, вспотела. Дерево – вот где он оставит послание.

Внезапно мальчики разом бросили пригоршни гальки в воздух, и Кулл вздрогнул. Скоро они пойдут дальше. Он отпустил листья, чтобы они вернулись на прежнее место, и бросился бегом через лес так быстро, как только позволяли его гоблинские ноги. Он должен был оказаться у этого дерева раньше них.

Слова. Кулл учил человеческие слова многие месяцы. Другого выхода не было. Дети игнорировали все записки, написанные по-гоблински, которые он многие годы оставлял для них.

Однажды, когда мальчикам было семь лет, он набрался смелости и вырезал целое послание на их подоконнике – ясное как божий день. Мальчики водили пальцами по его аккуратной гоблинской надписи и громко рассуждали, что, скорее всего, это кошка оказалась на улице и расцарапала когтями доску, пытаясь залезть внутрь через окно. Если бы только Куллу было позволено выйти за опушку и поговорить с детьми напрямую! Но он был связан клятвой на крови, и, хотя правила он мог нарушать сколько угодно, отменить её не представлялось возможным.

Человечий английский язык был достаточно прост. Каждый гоблин знает, как торговаться на всех семи священных коммерческих языках, ещё до достижения возраста, когда разрешается играть в азартные игры. Но писать – это другое. Писать трудно. Но мальчики должны узнать то, что знал он. Они должны поверить ему. Куллу было нужно, чтобы они поверили ему.

И в конце концов он написал послание по-человечьи, используя слова, которыми пользовались люди. Это были хорошие слова, он точно знал. Он взял их из книг и выучил наизусть, как писать их этим странным, округлым человечьим алфавитом.

Он нацарапал их пером на жёстком пергаменте, беззвучно шевеля губами и медленно выводя каждую букву. «Когда-то, давным-давно…»

Эти слова звучали значительно.

* * *

– Думаешь, это действительно была ведьма? – спросил Коул. – Думаешь, Королева Глубокого Мрака смотрит на нас?

Он перекинул ногу на первую ветку узловатого дерева для лазания, подтянулся и сел.

– Нет, – ответил Тинн. Он жалел, что рассказал брату о том, что видел в лесу, или о том, что он думал, что видел. Он слишком долго слушал Старого Джима. – Наверно, ничего там не было.

Мальчик обхватил руками ветку и вскарабкался наверх, оказавшись рядом с Коулом.

– Думаешь, она существует? – спросил тот. – То есть, если даже ты её не видел, думаю, она всё-таки где-то там есть, верно? Столько людей рассказывали о ней. Это значит, что она, наверно, существует, так ведь?

– Не знаю. Не думаю. Если бы я был ведьмой, мог творить чудеса, летать на метле и всё такое, я бы не тратил время на то, чтобы красть детей, уничтожать посевы и всякие прочие вещи.

– Я знаю нескольких человек, которых превратил бы в лягушек, – признался Коул.

– Эй, а это что такое? – Тинн показал на небольшое дупло в середине дерева. Из него торчал кусок бумаги цвета коричневой пыли. Мальчик почти принял его за лист дерева.

– Ещё один? – Коул выдернул его. Уже почти год прошёл с тех пор, как последний кусок пергамента очутился на дереве, весь покрытый маленькими чернильными царапинками. Мальчики провели всю вторую половину дня, представляя, что это был секретный код и что они – на самом деле шпионы, способные разгадать его. Когда они показали пергамент матери, та решила, что это просто чья-то использованная промокательная бумага.

– Ух ты, – выдохнул Коул, – на ней наши имена.

Тинн пробежал взглядом по пыльной дороге, потом по теням в лесу. Больше никого не было видно. Только Коул, он сам и сучковатое дерево для лазания.

И записка.

Коул развернул её.

– Как думаешь, кто её оставил? – прошептал он.

– Что в ней написано? – Тинн перегнулся через плечо брата и всмотрелся в неровный почерк.

«Однажды, давным-давно, был ребёнок, который гоблины пришли украсть, и однажды, давным-давно, был ребёнок, которого гоблины оставили…»

* * *

Сердце Кулла колотилось. Поверх широких листьев раскидистого папоротника он смотрел, как близнецы развернули его записку. Забывшись, он стал произносить вслух слова, которые они читали.

Однажды, давным-давно, был ребёнок, который гоблины пришли украсть, и однажды, давным-давно, был ребёнок, которого гоблины оставили. Однажды, давным-давно, был дурак, который думал, что он знает больше всех, и однажды, давным-давно, были дети, которым нужно было узнать больше.