Перевёртыш

Городок под названием Эндсборо был странным местечком, притулившимся на краю того, что с натяжкой можно было назвать цивилизацией. Густой лес, известный местным жителям как Дикая Чаща, окружал городок подобно тому, как большая собака сворачивается калачиком вокруг щенка. С остальным миром население Эндсборо связывала единственная извилистая дорога. За два дня пути на доброй лошади можно было добраться до Заставы Кобба и оттуда – до густонаселённого города под названием Глэнвилль, где царил прогресс. Газовые светильники там уже исчезали, и их место занимали роскошные электрические фонари. Это притом что тихий Эндсборо ещё не добрался даже до газа. У его обитателей сложилась практичная привычка ложиться спать, когда солнце садилось, и вставать, когда оно поднималось. Эндсборо был прямолинейно прост.

* * *

В городке располагались лесопилка и угольная шахта. Ещё имелись небольшие яблочные сады и больше коров, чем, если уж говорить по-честному, кому-нибудь было нужно. Посредине находился кирпичный дом, который служил школой в будние дни, церковью – по воскресеньям и залом для собраний – по субботам. Это был незатейливый городишко, который слышал о технологии и прогрессе, но решил, что всё это слишком утомительно.

Все знали, что в лесу жили чудовища: огромные великаны, тролли и гоблины, которые тёмной ночью выкрадывали маленьких пухленьких младенцев и уносили их в лес навсегда. Тяжёлые испытания ожидали любого смельчака, который решился бы пересечь опушку и устремиться в неизвестность. Чего жители Эндсборо как раз и не делали. Эндсборо был просто не из числа тех, кто ищет беду на свою голову. Но беда сама нашла путь в Эндсборо.

Однажды тёплой летней ночью беда затаив дыхание тихо выбралась из Дикой Чащи и прокралась на цыпочках к домику на окраине городка. Замерев у заднего окна, она прислушивалась, терпеливо дожидаясь, пока все внутри не заснут. И тогда, убедившись, что её не заметят, беда начала действовать.

* * *

Кулл прокрался вдоль задней стены, перебегая из одной тени в другую и прижимая к груди свой драгоценный свёрток. Он не хотел ничего плохого – ну, то есть в основном, по крайней мере, по гоблинским меркам. Его уши с острыми кончиками приподнимались при каждом звуке, а щербатые зубы нервно стучали.

То, что он делал, нельзя назвать предательством. Это просто традиция. И это было необходимо. Ну да, предводитель гоблинов распорядился, что человеческий мир должен теперь стать абсолютно недоступным, и да, был разговор об ужасном позоре, о мучениях и что-то ещё о внутренностях – и это касалось любого члена гоблинской орды, который вторгнется в мир человека, – но разве человеку принадлежала эта тихая тёмная комната, в которую прокрался Кулл той ночью? Человек не поместился бы в эту крошечную колыбельку и не стал бы играть в эти цветные погремушки и мягкого игрушечного барашка, так ведь?

Кулл собирался украсть этого младенца. Кража младенцев – как раз то, что гоблины и делали или должны были делать. В любом случае раньше делали.

Вздыхая, Кулл одной рукой подтянулся к открытому окну, всё ещё обхватывая свёрток другой. Может быть, именно потому, что они не крали младенцев, орда оказалась в столь плачевном положении. Предводитель Надд был слишком мягок. Он мыслил слишком современно. Был слишком слаб. Да, иногда Надд грозился сварить их носы и завязать в узел пальцы на ногах, но в последнее время редко выполнял эти угрозы. Он слишком много якшается с людьми – вот в чём проблема. Слишком мало внимания уделяет похищению младенцев.

Как можно тише Кулл соскользнул с подоконника на пол. В комнате пахло мылом и тальковой присыпкой.

Постоянные причуды предводителя ещё можно было терпеть, пока орда процветала, но теперь всё изменилось. Кулл чувствовал это. Предводитель чувствовал это. Каждый гоблин в орде чувствовал это. Медленно, но верно магия покидала Дикую Чащу. Медленно, но верно орда умирала. Одно дело – сидеть и ничего не делать, когда ничего и нельзя сделать, и совсем другое – сидеть и ничего не делать, когда решение само идёт в руки.

Тряпичный свёрток в руке Кулла шевельнулся, и он почувствовал, как крошечные мягкие пальчики обхватили его большой палец. Он посмотрел на свёрток. В горле у него пересохло. Перевёртыш – вот ответ.

Перевёртыш – это не просто гоблин, который может преобразиться в человека. Перевёртыш – это живое воплощение гоблинской магии, символ силы и возможностей, надежда. Неслучайно перевёртыш родился именно тогда, когда дела пошли совсем плохо. Предводитель Надд подвёл их, но именно из-за его ошибки появился луч света – этот ребёнок.

Орда не производила на свет перевёртыша – настоящего перевёртыша, а не просто гоблина в парике и одежде – со времён Гадкого Василиска. Тогда предводителем был ещё отец Надда. Старик ни за что не стал бы раздумывать, что делать, если в орде родился бы перевёртыш. Он был истинным гоблином, сохранившим верность Старым Устоям. И теперь, когда его уже нет, кто-то должен сделать так, чтобы Старые Устои не оказались забыты.