Перевёртыш

Полтора года назад я получил предложение от немцев подготовить доклад по чуме для Bundesgesundheitsamt и решил попытаться написать его по-немецки. Попытка удалась, но из-за каких-то неурядиц в Германии доклад отложили на неопределенное время. Окрыленный успехами в немецком, я прочитал курс лекций по микробиологии в Немецко-русском свободном Университете в Саратове и подготовил на немецком же языке пособие для студентов (6 печатных листов). Однако перспективы его издания пока не ясны и материальной выгоды оно явно не сулит. Впрочем, главное не это, а желание оказать посильную помощь в восстановлени, хотя бы культурной автономии, этническим немцам, еще не эмигрировавшим в Германию. В этом меня подстегивает также усилившаяся с возрастом ностальгия по Саратову, где в общей сложности я прожил 30 лет и где был свидетелем депортации немцев в начале войны.

Сейчас большое место в моей жизни стал занимать, начавшийся с дружеских отношений и перешедший в деловой альянс с очень интересными людьми из небольшой научно-исследовательской фирмы "Ультрасан". Но основную работу все же искать надо! Еще в марте 1992 года, до ухода из ВНИИ БП, я натолкнулся на заметки в газетах по поводу потребности в квалифицированных кадрах в Китае и написал письмо в посольство с предложением своих услуг. Через год (в мае 1993 года), решив даже уехать из Москвы, я послал аналогичное предложение Кирсану Илюмжинову — первому президенту Калмыкии. Однако в обоих случаях ни от кого ответа я не получил.

Поскольку сейчас я работаю в одном из институтов РАМН, самый раз рассказать об академиях вообще и о нравах, которые там царят. Как мне кажется, они мало изменились со времен Альфонса Доде (я имею в виду его роман "Бессмертный").

Академии

Sit venia verbo.

Не во гнев будет сказано.

Об этом много говорили и писали, но на некоторых деталях не лишне остановиться еще раз, тем более, что участником многих событий, имеющих к этому отношение, приходилось быть мне.

Напомню, что членом-корреспондентом АМН СССР я стал в 1969 году, когда в моем избрании основную роль сыграла З. В. Ермольева. Теперь-то я знаю, как трудно попасть в любую академию, особенно с периферии. Чтобы бы там не говорили, но при прочих равных предпочтение чаще отдают москвичам и петербуржцам. До моего избрания в академию, да и какое-то время после этого, я искренне полагал, что при избрании решающую роль играют научные заслуги кандидата. В последующем я неплохо стал разбираться в "академических играх" и убедился, что основное — это не научные заслуги, а служебное положение и протекционизм. В этом легко убедиться, проанализировав так называемые объективки, составляемые на каждого кандидата, или научный багаж избранных. За редким исключением в числе последних Вы не найдете "рядовых учёных", а встретите лишь фамилии директоров академических институтов, их заместителей, руководителей министерств, ведомств и даже издательств. Короче говоря, до сих пор государственные академии (РАН, АМН и др.) остаются прибежищем номенклатуры. Если кому-то повезло и он стал у руководства академическим институтом, то почти автоматически попадает в члены той или иной академии, причем директор обычно в качестве академика, а его заместитель — члена-корреспондента. Поэтому ореол вокруг каждого из них в подавляющем большинстве случаев не соответствует их истинному содержанию. Особенно практиковалось это до развала Советского Союза, когда и назначение на высокие должности, и выделение мест в академии, в конечно итоге, зависели от ЦК КПСС, а борьба за места шла страшная и они всегда выделялись "под кого-то". Обычно непосредственно выборам предшествовали заседания партийных групп из состава членов академий, на которых неизменно присутствовали ответственные работники ЦК КПСС. На каждое вакантное место было принято рекомендовать не более двух человек, из которых первой в списке стояла фамилия креатуры ЦК. Далее, за чертой стояли фамилии остальных кандидатов. и поскольку большая часть выборщиков являлась коммунистами, исход голосования предопределить было не трудно.