Переведи меня через Майдан...

— Так у меня ещё то, застойное воспитание. Наших сейчас спроси, кто такой Крылов, так в лучшем случае ответят российский рэпер.

— Да, — протянул Михаил, — хреново в вашем департаменте.

— Так потому на Майдан и вышли. Ой, а что это происходит?

Девушка кивнула в сторону широкого окна, за которым расстилалась небольшая по размеру, покрытая брусчаткой Европейская площадь. В её начале, со стороны Подола, двигалась огромная колонна людей, которая, судя по всему, стремилась пройти к Обсерваторной улице, по которой хотела подняться вверх, в сторону Михайловской площади. В руках лидеров движения развевались на ветру флаги с эмблемами предвыборной кампании премьера. Поднявшись на площадь, первые ряды слегка приубавили шаг, видя перед собой щит из человеческих тел с лимоновой символикой. Именно эту картину и увидела Юлька, выглянув в окно. Она устремилась в двери, и Самойлов едва успел задержать её на крыльце:

— Ты что, с ума сошла? Сейчас бойня будет.

— Пусти! — девчонка вырвалась, слетела по ступенькам на промёрзший камень мостовой, и хотела, было, встать перед колонной, как чьи-то незнакомые руки схватили её и оттащили в сторону.

— Куда лезешь! — крепкая хватка не давала никакой возможности вырваться на свободу.

Колонна с бело — зелёными стягами подошла почти вплотную к «лимоновым», и остановилась. Казалось, столкновение неминуемо. На лицах и тех, и других явно читалось, что каждый из них будет стоять до конца. И не до первой крови, а до последней её капли. Битва была готова произойти. Но в рядах сторонников оппозиции неожиданно раздался звонкий мужской голос, усиленный мегафоном:

— Восток! Юг! Добро пожаловать в Киев! Пропустить гостей! Восток и запад — вместе!

Народ с жёлтыми повязками на рукавах нехотя расступился, образовав проход, метров в пять шириной. В него и направилась человеческая река, направленная народным депутатом Резниченко, который сам личного участия в шествии не принимал, а сидел в любимом «бимере», и наблюдал картину предполагаемого сражения через стекло автомобиля. Когда первая шеренга беспрепятственно прошла на Обсерваторную улицу, он тут же набрал номер телефона премьера:

— Их пропустили. Через час будут у вас.

— Эксцессы были?

— Нет.

— Жаль… Ну, да ладно. Главное — мы показали!

Народный депутат ещё некоторое время наблюдал за передвижением колонны, после чего захлопнул дверцу престижной машины и приказал водителю ехать к вокзалу.

Трудно сказать, о чём подумал пан Резниченко в тот момент, когда откидывался на спинку дорогого авто, и прятал дорогой сотовый телефон в карман кожаной куртки. Но уж явно не о судьбе народа, о котором любил вещать с высоких трибун, и к которому, в принципе, был глубоко, до полного наплевательства, безразличен. По крайней мере, до следующих выборов.

Есть такая профессия: Родину любить! Непыльная. И прибыльная. Вот он и любил. От всей души и во все тяжкие…

Самойлов вырвал Юльку из рук немолодого мужчины, и резко развернул к себе.

— Ты хоть иногда думаешь, что делаешь?

Девушка ударила журналиста по рукам:

— Отстань!

— Ты хоть понимаешь, что могло только что произойти? — Самойлов цепко держал руку девушки, и был готов отхлестать её по щекам за то безрассудство, которое она сотворила.

Юлька окатила журналиста презрительным взглядом, резким движением вырвала ладонь и процедила сквозь зубы:

— Да пошёл ты…

* * *

16.39, по Киевскому времени