«И вот снова Кавказ. Неужели мне придется воевать против тех ребят? — взволнованно думал Клаус. — Но ведь я еду туда. И, пожалуй, нельзя отказаться. Да и что толку? Пошлют на другой фронт. Разве я хотел воевать на Крите? Хотел изучать эгейскую культуру. Наивный интеллигент! Вместо этого пришлось участвовать в операции «Меркурий» и в одной цепи с егерями пятой горнопехотной дивизии штурмовать аэродром в районе Малеме. Теперь Кавказ. Война неминуемо втягивает в свой водоворот. Что ждет меня на Кавказе? Война, которую ведут немцы. И я должен быть там, где решается судьба Германии».
Клаус злился на свою беспомощность, на свою ничтожность, на то, что не может, не имеет права распоряжаться своими поступками, самим собой.
Незаметно забрезжил рассвет. Клаус очнулся, услышав тихий разговор спускавшихся к яхте рыболовов. Они хорошо отдохнули, взбодрились крепким кофе и утренней прохладой. Рассвет им сулил тихое утро и удачный клев.
1
— Быстрее, Борис, быстрее! — Ольга торопила старшего лейтенанта Севидова. Поезд ждать не будет. Начальник санитарного поезда отпустил ее всего на час: пока погрузят раненых.
Немцы захватили уже Большие Салы. А от них рукой подать до Ростова.
В душе Ольга надеялась, что мать успела эвакуироваться, увезла трехлетнего Ванюшку. Ведь у нее на Каме, в Чистополе, живет сестра. Конечно, там было бы безопаснее. Но как ей будет тяжело в этой военной круговерти с Ванюшкой…
Весной сорок первого мужа Ольги, лейтенанта Степана Рокотова, окончившего Краснодарскую кавалерийскую школу, направили на западную границу, в Молдавию. Ольга не хотела ждать, когда он устроится с жильем на новом месте. Молодой жене командира не терпелось стать самостоятельной. Но Ванюшке было всего полтора годика. Тащить его за собой бессмысленно. Пришлось оставить сына у матери в Ростове. Тем более что рассчитывали расстаться ненадолго, — уже в июле им обещали квартиру…
— Быстрее, Борис, быстрее! И зачем ты увязался со мной?
Борис Севидов ускорил шаг. Левой рукой он снимал пилотку и смахивал ею пот. Правая, забинтованная, рука висела на широкой повязке.
Ему было трудно идти вот так быстро. Ранение вроде пустяковое, но на неделю, а то и больше выбыл из строя. Утешало то, что попал он в ростовский госпиталь, где встретился с Ольгой. А сейчас вот увидит свой дом, внучатого племянника Ванюшку и Дарью Михайловну — жену брата.
Он так и не привык называть ее просто Дашей. Конечно, был тому причиной и возраст невестки — на десять лет она старше Бориса. Мешало и то, что всюду Дарью Михайловну называли по имени и отчеству. Она принадлежала к числу людей, в обращении с которыми никак не подходит даже добродушная фамильярность. Возможно, это объяснялось ее строгой внешностью. Борис почти никогда не видел Дарью Михайловну в каком-нибудь пестром платье. Носила она всегда костюмы строгих тонов. А кожанка и коротко остриженные волосы придавали ей сходство с плакатной женщиной — активисткой первых лет революции и гражданской войны. Разве что не хватало красной косынки.
Девчонкой Дарья Михайловна пришла в Стальную дивизию Дмитрия Жлобы. Принесла с собой невесть где раздобытые истрепанные книжки. Да так и осталась в одном из кавалерийских эскадронов… Собирала библиотеку, правдами и неправдами вырывая у молодого долговязого комэска Андрея Севидова скудные средства. Правда, командир и не жалел денег для приобретения книг. Просто денег почти не было в эскадроне. Нередко из невеликого жалованья покупал он книги, но не держал в своей холостяцкой квартире — нес в библиотеку. Редкими свободными часами любил комэск посидеть в походной библиотеке. Рылся в книгах, читал вслух Даше или сам ее слушая.
Вместе со Стальной дивизией они прошли немало дорог. Громили генерала Слащева в Крыму, шли через днепровский лед на помощь киевским арсенальцам, через калмыцкие степи вел их Дмитрий Жлоба под Царицын. Пришлось воевать и на Кавказе, когда в двадцать первом году преодолела восемнадцатая кавказская дивизия Жлобы почти непроходимый Годерский перевал и вынудила командование турецких войск без боя оставить Батум.