Перевал

Ильке снится дом. Неприветливый, вроде бы чужой, а все-таки дом. И мачеха снится. Что знает о ней Феша? Разве она знает, как коротали вместе страшную зиму мачеха и Илька? У нее тоже где-то глубоко, глубоко, будто в загнете угли, подернутые пеплом, хранятся добрые чувства. Она их никому не выказывает. Видимо, стесняется. А отец — кисель. Так его называла бабушка. Жидкий кисель, потому что он бесхарактерный: бабе поддается.

Снится Ильке кисель, сладкий, черничный. Этим киселем Илька кормит малого братишку. Митька дурачится, выталкивает языком кисель изо рта. Илька шлепает баловня ложкой. На лбу у Митьки остается черная звезда. Смешно Ильке, смешно Митьке. Оба хохочут, но хохот почему-то переходит в лай. Что такое?

Илька открывает глаза.

В открытую дверь сушилки ползет утро и промозглая сырость. Печка прогорела. Только под серым пеплом еще тлеют угли. Архимандрит высунул голову из сушилки и лает.

— Чего ты, Кабздох? — спросил у собачонки Илька. — Он так и зовет ее с самого начала, не признавая громкого и святого имени, которым нарекли приблудную сучонку сплавщики. Архимандрит, заслышав голос Ильки, залился пуще прежнего.

Вдали звякали кованые шесты. Мальчишка поспешно вышел из сушилки. По пологой стороне Мары на лодке поднимались двое. Они разом выкидывали белые шесты, делали резкий толчок, и, зарываясь носом, легкая долбленка устремлялась вперед.

Бородатый мужик, перепоясанный патронташем поверх телогрейки, выдернул нос лодки на плот и басовито приветствовал Ильку:

— Здорово, парень!

Архимандрит выходит из себя. Илька цыкнул на него и ответил на приветствие.

— Где бригадир? — спросил чернобородый.

А молодой чернявый парень, должно быть, сын приплывшего мужика, отвязал бечевку, с помощью которой перетягивал лодку через затор.

Илька повел мужика в барак и тряхнул за ногу Трифона Летягу. Бригадир разом вскинулся, произнес сонно:

«А?» — и стал продирать глаза. Приглядевшись, он подал руку мужику:

— Здорово живем, Прохор! Что, за орехами вверх?

— За орехом. Да и пострелять собираемся маленько, — ответил Прохор, вытаскивая из кармана письмо, завернутое в серый носовой платок. — Вот тебе от начальника сплавной конторы.

Трифон взял письмо, положил его рядом с собой на нары и, туг же просовывая ноги в штаны, отдал Ильке распоряжение:

— Свари-ка чаю.

Илька принялся разжигать таганок на плоту. Прохор расположился возле стола. Приняв от Трифона кисет, он поинтересовался:

— Чей парнишка? На обличье знакомый!

— Верстакова.

— Павла?

— Его.

— Нагрезил что или пустил все-таки папа сынка в беспризорники? Прохор покачал головой. — Вот скажи ты: охотник на всю округу знаменитый. Не боится ни тайги, ни черта, а дома…

— Сопля!

Прохор хотел что-то возразить, но придержал слова, увидев, что бригадир принялся читать письмо.