Перетворцы

– Ещё спроси, где та девица его взяла… серьги… да я оставила их на её столе… ага, сейчас! Вот прямо сейчас пойду и заберу!… Как же!… Ну, подерзи тётке, подерзи…

Несмотря на закрытую дверь, мамин голос доносился довольно чётко. Обычно Пульхерия Панкратовна, которую все почему-то звали Лерой, повышала голос только на подчинённых. Кира ни разу не слышала, чтобы мама кричала на кого-то из родственников.

– Вот была бы жива Фомаида…

Фомаидой звали бабушку Киры, родную сестру тёти Маши, преставившуюся пару лет назад в Растяпинске.

– Что значит – «не смей рассказывать»? Ты с кем говоришь, соплячка?!

Кира даже замерла, задержав дыхание. Никто и никогда не позволял себе разговаривать с её мамой в подобном тоне. Но Пульхерия Панкратовна, кажется, воспринимала такое отношение тётки вполне нормально. Дальше говорила только мама, уже глуховато, и разговор через полминуты завершился. Кира успела отскочить от двери на кухню и отвернуться к окну.

– Ты чего это? – тётя Маша ещё не отошла от разговора с племянницей, и вопрос вышел резковатым.

– Я обед хочу готовить, – ляпнула Кира первое, что подвернулось.

– Ну-ну. – Тётя Маша хмыкнула и ушла в комнату.

Кира вздохнула – она вообще не умела готовить. Вершиной её кулинарного мастерства считалась не сгоревшая до углей яичница или бутерброд с колбасой (кусочек, правда, выходил тонюсеньким с одной стороны и толстенным с другой). Сейчас умений хватило лишь на то, чтобы разогреть вчерашний борщ и котлеты.

– Хорош обед, – усмехнулась тётя Маша.

Пока тётка то ли чихала, то ли хихикала за её спиной, Кира нарезала хлеб – криво и разной толщины.

– Тёть Маш. – После небольшой паузы Кира отважилась спросить: – Тёть Маш, а ты с мамой сегодня разговаривала?

– Может, и разговаривала.

– И как?

– Что – как?

– Как у неё дела?

– Нормально дела, как обычно. – Тётя Маша не в меру сосредоточенно разливала борщ по тарелкам.

– А о чём вы вообще говорили?

– Тебе какая разница? Говорили – и говорили. Как обычно. – Тётка бухнула в свою тарелку две ложки сметаны. – Ох и хороша молочка, ничего не скажешь. А фермер этот, между прочим, не женат, да и вполне…

– Тёть Маш, не надо. – Поняв, что ничего путного от тётки добиться не удастся, Кира прекратила расспросы.

Ближе к вечеру снова затрещал дверной звонок. Тётя Маша с кем-то поговорила, и в комнату постучали. Кира быстро свернула фотографии Петербурга, которые рассматривала вместо того, чтобы заниматься макетом, и разрешила войти.

– Привет. – Люба остановилась посреди комнаты, сцепив руки, и бегло осмотрелась. – Как дела?

– Пока не родила, – буркнула Кира, вздохнув и уставившись в экран, где переплетение кривых линий должно было убедить любопытствующих, что макет логотипа в разработке.

– Мы с сёстрами завтра утром едем в монастырь.

– А я тут причём? – Кира сделала линию на экране более выгнутой, потом вернула всё обратно.

– Может, поедешь с нами? – Люба подошла плотную к Кире, и теперь стояла прямо за спиной.

– С какой стати? – Непонятно почему, но повернуть голову не получалось, поэтому пришлось встать.

– Вдруг тебе будет интересно. Творческое вдохновение опять же. – Люба буравила Киру непроницаемым зеленоватым взглядом.

– Никогда бы не подумала, что в монастыре можно найти вдохновение.

– Просто ты не пробовала. – Люба мило улыбнулась. У Киры покалывало подушечки пальцев.

– Это какой монастырь? – спросила невесть как оказавшаяся рядом тётя Маша. – Тот, женский, под Растяпинском?

– Да, его теперь восстанавливают.

– Очень хорошо, поезжайте.

– Но… – попыталась возразить Кира.

– Ничего, работа твоя – не волк, никуда не денется. Вот и славно. – Тётя Маша выплыла из комнаты, довольно похлопывая ладонями по бокам.

– Я завтра зайду часов в одиннадцать. – Люба говорила всё таким же ровным тоном, перебить её решительно не получалось. – С собой возьми длинное платье или юбку. И платок. До завтра.

Не оставив ни малейшей возможности отвертеться от поездки, соседка исчезла.

Посреди ночи Кира снова проснулась от мерзкого Никушиного хихиканья. Этот ненавистный звук заставил буквально подпрыгнуть на кровати и сжать кулаки. И только спустя минуту пришло понимание – а Никуши-то за стеной быть не могло.

Сев на колени, Кира прислушалась. Ни звука не доносилось. Прижала ухо к стене. Вроде бы послышались шаги, но никаких голосов. Затем всё полностью стихло.

Утром Киру растолкала тётя Маша.

– Поднимайся, надо позавтракать, сейчас Люба зайдёт.

– Не хочу я никуда ехать, чего вы ко мне пристали? – Кира натянула одеяло на голову.

– Вставай, вставай. – В миг одеяло улетело на кресло. Довольная тётя Маша ушла на кухню.

Ровно в одиннадцать на пороге появилась жизнерадостная Люба с большим спортивным рюкзаком за плечами.

– Ну что, поехали? – весело сказала Люба, из-за её спины улыбались сёстры.

– Угу, – промычала Кира, вываливаясь из двери. Тётя Маша собрала для неё в рюкзак «самое необходимое». Что именно могло оказаться необходимым в женском монастыре, Кира не представляла и в рюкзак не заглядывала.